Костю сильно шатнуло, он налетел на какую-то тумбу, которой на его памяти здесь отродясь не стояло, и с громким чертыханием услышал, как что-то свалилось на пол. Он искренне пытался вести себя потише, но, как и у любого перебравшего человека, у него это плохо получалось, хотя сам он был неизменно уверен в успехе своих попыток. Нетвердым шагом он двинулся вперед, то и дело неуклюже петляя и удивляясь, почему это привычная дорога к спальне вдруг стала такой длинной. Ему повезло вовремя осознать, что вместо собственной комнаты он едва не завернул к отцу - инстинкт самосохранения все же не до конца изменил молодому князю - но после этого он окончательно потерялся, заплутав в коридорах, словно впервые попал в собственный дом.
- Ох ты ж, сила нечистая! - в сердцах пробурчал он, в третий раз оказываясь в гостиной. Суеверным Константин не был, даже напротив - обычно высмеивал все нелепые приметы и присказки челяди, но сейчас ему просто не на кого было свалить свое затянувшееся блуждание кругами. Стоило бы, вероятно, посетовать на собственное разгильдяйство, но для этого воистину должно было свершиться чудо.
Подобные ночные гуляния молодого князя были для дома Оболенских далеко не в новинку, и лишь изредка ему удавалось пройти к себе незамеченным. Пару раз ему не посчастливилось наткнуться на отца, и это, пожалуй, был один из самых впечатляющих опытов общения с родителем. Соня и Вера обычно покрывали брата, случись им встретиться на его пути, но в этом случае весь следующий день обычно бывал наполнен нотациями, саркастичными замечаниями и укоризненными взглядами. Так что Константин каждый раз надеялся на то, что ему повезет, и его очередной загул останется безнаказанным. Блаженны верующие, как говорится.
На его беду вблизи уже раздались чьи-то поспешные шаги, и Костя мысленно застонал, представляя какой может быть эта встреча. Утешало только одно - легкая, быстрая поступь никак не могла принадлежать его степенному отцу, а значит, у него еще был шанс отделаться малой кровью.
Предприняв безуспешную попытку спрятаться за креслом, Константин в итоге споткнулся и рухнул на него, являя собой довольно прискорбное зрелище абсолютно невменяемого гуляки.

В каком-то роде молитвы его все же были услышаны - и на шум в гостиной выбежали не Вера с Соней, как это случалось наиболее часто, а торопливо впорхнула Грунечка, всплеснувшая руками при виде его бедственного положения. Константин расплылся в глупой улыбке, довольный, что так легко отделался, и предпринял все возможные усилия, чтобы принять помощь в возвращении своего бренного тела в вертикальное положение, но скорее только мешал девушке неслаженными, бессмысленными движениями, коими он пытался уцепиться за нее, да в итоге едва не повалил на пол. Наконец, стараниями Груни, уставшей церемониться и решительно закинувшей его руку себе на плечо, им удалось сдвинуться с места и поплестись по направлению к спальне. В его покоях девушка с явным облегчением помогла ему опуститься на кровать и принялась стаскивать тяжелые сапоги, тряхнув копной непокорных рыжих волос. Костя, от всей души сейчас желающий подсобить своей  старательной помощнице, подался вперед и, не шибко владея равновесием, качнулся и, желая удержаться, машинально оперся ладонями о хрупкие девичьи плечи, да и ткнулся носом в пышные кудри. От волос Груни исходил приятный пряный запах, моментально вскруживший ему голову. Константин и сам по себе был юношей довольно легко увлекающимся, а уж, перебрав с дешевой кабацкой выпивкой (денег к исходу вечера почти не оставалось и приходилось существенно снижать свои запросы), и вовсе был способен лишиться всяческого здравого смысла.
- Ах, Грунечка! - воскликнул он с пьяной нежностью, балансируя в странном подвешенном состоянии между кроватью и полом. - До чего ж ты хорошая! Добрая да ладная! - суетливые руки князя уже обнимали девушку за талию и тянули наверх - ему вдруг до одури захотелось заглянуть в ее ясные глаза и объяснить, как им всем повезло, что она у них так прилежно служит. Девушка явно пыталась отстраниться от него, но молодой князь, не понимая ее нежелания выслушать все его путаные мысли на этот счет, лишь крепче прижал ее к себе. - Вот же ж повезет кому-то! - выдал он заплетающимся языком и улыбнулся, позабавленный ее румянцем - от скромности, как ему казалось. - Такая невеста будешь! Сам бы в жены взял, не думая, веришь? - он заглянул ей в глаза и не обнаружив там должного убеждения собственными заверениями, чуть нахмурился. - Да Богом клянусь - взял бы и не пожалел! Ни на миг! - и, опьяненный уже собственным пылом, а заодно и желая на деле доказать ей свою искренность, князь, недолго думая, одним движением привлек к себе девушку и несильно приник к ее губам, дрогнувшим от этого касания. Поцелуй вышел смазанным и нелепым, как и всякая шальная ласка пьяного человека, но Груня как будто бы сжалась, вздрагивая в его объятьях.

С неожиданной для столь хрупкой девушки силой Груня вдруг отталкивает его, лицо резко обжигает вспышка неясной, хлесткой боли, и Костя машинально прижимает ладонь к заалевшей щеке, растерянно глядя на взбрыкнувшую девицу распахнутыми мутными глазами. Затуманенное алкоголем сознание отказывалось выдавать хоть сколько-нибудь осязаемую мысль, поэтому он просто так и сидел, замерев, и созерцая ее гнев и обиду, а после стремительное исчезновение из его комнаты. Все еще зажимая горящую от несильного, но хлесткого удара, щеку, князь пытается было последовать за ней, но только заваливается на кровать, бессвязно бормоча:
- Ну что же ты...ну я же... совсем...
Он еще какое-то время пытается объяснить ей, уже не присутствующей рядом, что она все не так поняла, и что его порыв был исключительно порождением желания разъяснить ей, насколько она замечательная, но и без того спутанные мысли вскоре и вовсе устраивают бессмысленную чехарду в его голове, и мало-помалу князь соскальзывает в глубокий, нетрезвый сон с бесконечным завихрением безумных образов и немыслимых красок, которые роятся в его сознании вплоть до самого утра.
Петухи уже давно успели пропеть - и ни один раз - когда так и не раздевшийся князь смог разлепить один глаз и слабо шевельнуться, тут же сдавленно застонав от гулко отдавшейся в висках боли. Во рту стоял противный горьковатый привкус, а в горле пересохло так, что он едва мог ворочать языком. Хватаясь рукой за все обнаружившиеся рядом поверхности, Костя смог дотянуться до графина с водой, стоявшего на столике у кровати и, не тратя времени на поиск стакана, отпил прямо из стеклянного горлышка, не обращая внимания на то, как холодные капли стекают по подбородку и падают на рубаху и простыни. Отерев рукавом рот, он поморщился, оценивая масштабы собственного похмелья, и с трудом поднялся на ноги, нетвердым шагом устремившись к тазу для умывания. Взгляд в зеркало вызвал еще одну гримасу на лице князя - он выглядел таким помятым, словно его всю ночь нещадно избивали по лицу, а потом, для верности, еще и по затылку огрели. Повинуясь какому-то внезапному инстинктивному порыву при этой мысли, Константин тронул кончиками пальцев щеку - и тут же замер, как громом пораженный. События минувшей ночи проносились перед глазами отрывистыми картинами, понемногу складываясь в общую мозаику. Кабак...дорога...гостиная...Груня...спальня...
- О Господи... - застонал молодой князь, схватившись за голову. Волна стыда и отвращения к самому себе захлестнула его, заставляя отвернуться от собственного отражения - настолько противно ему было сейчас на себя смотреть. Вот же пьяный идиот! Распутник! Она же совсем девочка еще, ничего не понимает толком, а он как шельмец последний руки распустил, да еще и целоваться полез, гуляка проклятый! Что она сейчас о нем думает?
Константин зарычал от бессилия, яростно растрепав себе волосы, и глубоко вдохнул. Поздно себя проклинать, раньше надо было думать. Чай не мальчик уже, должен себя в руках держать. Сейчас куда важнее, что там у Груни на душе после такого творится - не дай Бог страсти какие надумает. Как-то отдаленно мелькнула мысль, что девушка может все рассказать Софи, и тогда сестра его просто возненавидит, но это сейчас не казалось таким значительным. Константину было стыдно, и больше всего он сейчас желал загладить свою вину перед бедной Грунечкой, которая меньше всего заслуживала подобного обращения.
К завтраку он не вышел, а немного погодя, приведя себя в порядок, поймал в коридоре Глашу - пухленькую девчушку лет 12, дочку какой-то из служанок, помогавшую матери за возможность перехватить кой-чего на кухне.
- Груню мне позови, - не особо приветливо велел молодой князь, омраченный тяжелыми думами. - Скажи, что я жду ее у себя в кабинете.
- Когда? - рассеянно поинтересовалась не особо смышленая Глаша. Константин раздраженно сверкнул глазами и, не сдержавшись, рявкнул:
- Сейчас, черт побери!
Девчушку как ветром сдуло. Она промчалась по всему дому и, обнаружив в одной из комнат Грунечку, запыхавшись, подлетела к ней:
- Там это...барин тебя кличет...злой, как собака...в кабинет, говорит, иди...ругался... - Глашка шмыгнула носом, все еще находясь под впечатлением от злого окрика князя.
Оболенский ожидал девушку, сидя за столом и мрачно подперев рукой голову. Настроение у него было препаршивое.

Когда раздается стук, он резко поднимает голову, будто очнувшись ото сна. Голос непривычно садится, и он только сипло выдыхает:
- Да.
Груня появляется на пороге и останавливается, едва сделав шаг, точно просто подойти к нему теперь для нее настоящая пытка. Константин досадливо поморщился, поднимаясь с места и, огибая стол, неспешно приблизился к уставившейся в пол девушке. Ее руки нервно сминают передник, она сжимается, когда он подходит ближе, и от этого он чувствует себя еще более виноватым. Он отчаянно прокручивает в голове все подготовленные слова и уже готовится произнести их, как Груня, не глядя на него, шепчет, будто выдавливая из себя каждый слог с невероятным усилием:
- Вызывали, барин?
- А? Да... да, я хотел... - он моментально забывает все, что хотел сказать и некоторое время молча смотрит на нее, съежившуюся под его взглядом. О чем она думает сейчас? О том, насколько он ей противен? А, может, она теперь и вовсе боится его, считая последним растлителем, и не поднимает взгляда, не желая видеть в его глазах похоти и плотоядного вожделения? Костя кривится от собственных мыслей и поспешно выдыхает, желая поскорее покончить с этим. - Я хотел попросить у тебя прощения. За...вчерашнее.
Столь обыденные слова звучат как-то особенно глупо. Оболенский раздраженно закусывает губу, кляня себя за отвратительную нелепость фразы, и делает еще один глубокий вдох.
- Я...Мне очень стыдно, Груня, - тихо произносит он, протягивая к ней руку, но тут же одергивая ее, боясь, что его прикосновение только усугубит ситуацию. - Я был пьян в стельку...просто не контролировал себя. Это было отвратительно... Мне очень жаль, ты...ты совсем этого не заслуживала, я просто... - следующие слова он произносит, точно выплюнув - просто пьяный идиот, Грунечка. Прости меня. Пожалуйста, я...я готов сделать что угодно, чтобы загладить свою вину, - он бессильно разводит руками, показывая, что судьей в данный момент является она, а сам князь готов с честью принять любой вынесенный ею приговор. - Клянусь, я больше никогда в жизни тебя не трону. Это было чудовищно, недопустимо и...и мне очень стыдно, - он осознает, что начинает повторяться и замолкает.
Теперь уже он неотрывно смотрит в пол, нервно теребя рукав, и чувствует себя последним мерзавцем на свете. Его посещает слабовольное желание, чтобы она поскорее сказала ему, какой он подонок, и ушла. Усилием воли Константин заставляет эту трусливую мысль исчезнуть и мрачно ожидает слов девушки, которая сейчас почему-то кажется ему совсем беззащитной и невинной. Надо быть законченным негодяем, чтобы обойтись с ней столь бесцеремонно - и, кажется, именно им он и является.
"Скажи уже что-нибудь...Что угодно".

Девушка наконец заговаривает, и Костя поднимает глаза, глядя на нее так, будто в первый раз видит. А ведь эта милая, чистая девушка росла вместе с ними, постоянно улыбаясь каким-то общим с Софи тайнам, слушала те же сказки из уст матушки Марфы и наряду с сестрами знала обо всех его тайных драках и проказах, о которых ни в коем случае нельзя было рассказывать папеньке. Время шло, и пропасть между ними ширилась, как и было заведено банальным жизненным укладом - из малолетнего барчука он превратился в молодого барина, а Грунька так и осталась крепостной девкой, служанкой, пусть и особо выделяемой его сестрицей. И уже немало ей пришлось вынести от его зловредного характера и взрывного нрава - едва ли не больше, чем всей прочей прислуге. А между тем, она, позабытая им на пройденной уже колее детства - тем расхристанным птенцом с угловатыми плечами и непослушными растрепанными волосами, мало чем отличимая от прочей дворовой детворы - она тоже выросла и превратилась в миловидную юную девицу с нежными чертами лица и ясными глазами, смотревшими сейчас так строго и обиженно. И как он, интересно, это пропустил?
- Не должна, - твердым голосом говорит он, подтверждая ее слова. - Ты все правильно сделала, Грунечка. Можно было и посильнее, - он мимолетно усмехается, для наглядности потирая щеку. - Я вел себя как скотина, за что искренне прошу твоего прощения.
Последние ее слова немного его удивляют - у него и в мыслях не было просить ее покрывать его поступок. Пару секунд Константин выглядит даже растерянным, а потом, чуть качнув головой, говорит уже немного тише.
- Даю...даю слово. Больше никогда. И...возьми...вот, - он протягивает ей небольшую изящную брошь с зеленым камнем - в точности под оттенок ее глаз. Такой подарок не вызовет подозрений - все в доме знают, что иногда щедрая Софи раздаривает свои вещи служанкам, а уж Груньку-то она и вовсе баловала. - Пусть это будет знаком нашего с тобою примирения.
Ему вдруг хочется одарить ее чем-то особенным, но он ничего больше не может придумать, и оттого чувствует необъяснимую досаду. Девушка мнется, явно не зная, о чем еще с ним говорить, а потом робко спрашивает позволения уйти. Костя, разочарованный сам собою, лишь кивает, скрывая недовольство на лице, чтоб Груня не подумала, что оно обращено к ней, и жестом показывает, что более ее не держит. Когда за девушкой закрывается дверь, он возвращается к столу, но в тот день больше не пишет и не прочитывает ни строчки, не в силах отделаться от каких-то смутных, неопределенных, но весьма настойчивых мыслей.

Спустя пару дней выдается на удивление ясная и приятная погода, и молодой князь решает воспользоваться этим благоволением природы для прогулки верхом, которая порой требовалась ему для прочищения сознания и просветления духа. Проведя несколько часов кряду на свежем воздухе, он уже возвращался домой, проезжая мимо деревни, когда увидел поодаль отблеск знакомой рыжины в окружении размытых темных силуэтов. Молодой князь на миг заколебался, а потом, говоря себе, что ему все равно по пути, тронул поводья и стал подъезжать ближе к развернувшемуся действу.

Константин подоспел, что называется, в самый интересный момент, и его взору во всей красе предстали забавы простого люда. Деревенские парни никогда не славились особой обходительностью, да и манеры их оставляли желать лучшего, и обычно князь привык со снисхождением наблюдать их нехитрые заигрывания. Местные девицы, к слову, принимали эти грубоватые ухаживания с той же бездумной распущенностью, и вряд ли кому всерьез пришло в голову вступаться за девичью честь в таком невежественном обществе. Народ говорил: «Коли баба не захочет – мужик не вскочит», и на том стоял, и раньше Костя даже не задумывался о том, чтобы вмешиваться в подобный уклад – что возьмешь с неученой голытьбы. Но сейчас, увидев беспомощную Грунечку в грубых лапищах какого-то неотесанного чурбана, он почувствовал, как поднимается в нем волна странной, необъяснимой ярости, и прежде чем сам он успел осознать ее, он уже спешился и подскочил к борющейся в снегу парочке, одним рывком поднимая девушку на ноги и отталкивая от нее незадачливого похабника.
- Ты не слышал? Она сказала «хватит».
- Так это… барин…она ж того…сама…у нас этак…
- Еще раз ее тронешь – отхожу так, что только смотреть на баб сможешь, - сквозь зубы бросил молодой князь, беря Груню за предплечье и уводя за собой. В нем клокотала злость, и ему стоило огромных усилий не выказывать ее при и без того перепуганной девушке.
- Полезай и держись крепче, - он подсадил Грунечку и немедля вскочил следом, перехватывая поводья через спину девушки, для чего ему пришлось слегка приобнять ее, поддерживая в седле.  Костя пустил Огарька неспешным шагом, не рискуя мчать во весь опор, прохладный порыв ветра взметнул ему в лицо рыжие Грунькины локоны, обдавая удивительно знакомым запахом каких-то душистых трав. Сердце князя предательски екнуло, он осторожно чуть освободил объятья, стараясь не касаться девушки лишний раз.
- Они тебе ничего не сделали? – наконец спросил он, невольно жалея, что не видит сейчас ее лица.