Может быть Оболенские и были рады  уехать прочь из родового поместья куда-нибудь вглубь страны. В Москву или в Петербург к родственникам, да разве можно бросить то, что много лет строилось своими руками? С любовью взращивалось, в чем была вся жизнь.  Князь Оболенский настаивал на том, чтобы дочери уехали подальше от войны, куда-нибудь к теткам в Москву, а лучше еще дальше - в Новгород, но вопрос решился сам собою. Сергей Павлович резко слег в постель, старшая сестра, упертостью в батеньку, сказала, что не оставит отца одного, ну а младшую одну отправлять было опасно. Таким образом, почти вся чета князей Оболенских осталась в поместье, ожидая прихода французов. Не хватала только старшего брата Константина, который уже давно был в действующей армии. Таким образом княжна Вера Сергеевна Оболенская осталась за главную в поместье. Как думалось самой Вере, - ноша вполне посильная для взрослой 19-летней барышни.
Как только пришли вести о приближении французского войска, Вера отпустила всю дворню, которая захотела уйти. В деревне осталось много людей, в самом же поместье всего ничего - старый доктор, Егор Францевич, который под страхом смертной казни не соглашался оставить хозяина. Старая ключница Марфа с младшей дочкой Груней, которая была верной подругой и ровесницей младшей сестры Веры - Сони. А также повар Жерар, который, как подозревала Вера, был скорее рад приходу соотечественников, чем боялся их. Князь Сергей же не сомневался в верности своих слуг.
Однако факт оставался фактом. Вере приходилось справляться с многими делами самой, с помощью Марфы или Груни. Редко помощи можно было добиться и от непоседы Сони. По ночам уже начало холодать, но весь дом топить пока не спешили. Отапливалась кухня, по вечерам гостиная и постоянно комната отца и покои доктора рядом. Свои комнаты девушки не отапливали, хоть Соня и ворчала время от времени по этому поводу.
Письмо  французским гонцом прибыло день назад. Отец прочел его медленно, стал мрачен и задумчив. А после объявил, что у них изволил гостить император Франции - Бонапарт. Вере с Софией было указано принять гостя учтиво и вежливо.
Так что увидев в дверях французского офицера, Вера ничуть не удивилась. Карие глаза лишь удивленно округлились, когда мужчина представился. В понимании не возникло никаких проблем, французский княжна знала также хорошо, как русский. Вызвало удивление скромность с которой предстал перед ней властитель "непобедимой армии". Сложно было представить, чтобы пред ней точно также предстал Его Величество Александр Павлович. Да и не ожидала Оболенская, что Бонапарт будет лишь слегка выше нее. Впрочем, девушка, быстро нашлась, сделала короткий книксен, не опустив, впрочем, ни головы, ни глаз. Вот еще, гнуть перед французом шею.
- Добрый вечер. - Девушка пропустила гостя в дом, последовала в гостиную. - Меня зовут Вера, я дочь князя Сергея. К сожалению, ему нездоровится, так что он велел принять гостей мне.
Девица отвела императора (даже не верилось) в натопленную гостиную. Вера была серьезна, собрана и сосредоточена. Никакой симпатии к гостю она не испытывала и скрывать это была не намерена.
- Вы будете... гостить один? - Вера застыла мраморной статуей у входа в гостиную. "Куда, интересно, делась Соня? Не услышала стука?"

То, что Анри Гасьен Бертран был не в восторге от России - это еще мягко сказано. Он возненавидел Россию, как только Великая Армия перешла Неман. А недолюбливал он ее и того раньше. Честно признаться, Бертран, как и многие его современники из Европы, представлял русских неотесанными дикарями и не иначе как в обнимку с медведями. И был искренне удивлен, что до сих пор не встретилось ни одного грозного зверя, хотя Наполеон уже дошел до Смоленска.
Бес бы с ними, с медведями. Их отсутствие на пути должно было только радовать - не хватало еще вдобавок ко всем прочим неприятностям возиться с дикими животными.
А вот народ русский не разочаровал ожиданий французского графа. Действительно, люди все грубые, неухоженные, неграмотные. Возможно, стоит учесть, что наполеоновская армия пока что только приближалась к сердцу Российской Империи, а в глубинке, видимо, коровы да капуста интересовали людей больше, чем образование и приход Великой Армии.
А какая грязь вокруг, как всё премерзко здесь...
Тем не менее, Анри старался не показывать своего раздражения. Это такой же военный поход, как и все остальные, нечего нос воротить. Не хватало еще расклеиваться в такой решающий момент. Москва близко. Но вот что странно - если у границы Бонапарт был полон решимости и энергии, то теперь он всё чаще пребывал в задумчивом и даже печальном расположении духа. Бертран всегда держался рядом, присматривал за императором с настороженностью, но лишних вопросов не задавал.
Квартироваться временно под Смоленском было суровой необходимостью, а не прихотью. Армия изнурена, ей нужен отдых. Равно как и офицерам с императором. Путь по территории России оказался испытанием более тяжелым, чем предполагало командование. А болезни и дезертирство только усугубляли ситуацию.
...Добравшись до назначенного места, Бертран слез с коня, передав его солдатам, и последовал за императором. Тот всё еще пребывал в задумчивости и мало что замечал вокруг себя. А Анри в это же время замечал абсолютно всё: деревенские дома, скот, работающих крестьян, косо поглядывающих на французов, грязные, размытые дороги, зажиточный двор князя, который так кстати разрешил пожить у себя. Француз забыл фамилию этого добряка, не придав особого тому значения. Не такая уж важная это вещь, чтобы держать ее в голове.
Император уже успел дойти до крыльца, когда из-за забора выбежала пёстрая дворняжка и как одурелая залаяла на графа. Бертран лишь сначала вздрогнул от неожиданности, но тут же принял обычный вид, спокойный и сдержанный.
- Assez! - уверенно приказал он собаке, и животное залаяло тише, попятилось, поджав хвост. И тут же вновь разразилось лаем, но уже не ругательным на француза, а жалобным, куда-то в воздух. Граф чуть наклонился, протянул руку. Животное понюхало ладонь и затанцевало, перебирая лапами на месте. - Глупое ты животное, - ласково произнес француз и потрепал собачью голову. Псинка пободалась немного об ладонь француза и умчалась прочь. Но в этот же момент из заднего двора вышла крепостная бабка, едва не сбитая бодрой собакой. Увидев Бертрана, бабка охнула во всю свою полную грудь, что-то завыла на русском и начала самоотверженно накладывать на себя крест. Граф при виде этого зрелища нахмурился, с трудом сдержался, чтобы не выругаться и последовал к крыльцу, за Наполеоном, который уже, к слову, успел скрыться за дверьми.
Граф отряхнул и поправил мундир, беспокоясь, что собака могла испачкать форму, и только после этого зашел в дом. Он успел как раз к тому моменту, когда молодая девушка спрашивала, один ли император будет гостить у русского князя.
- Не один, - вмешался офицер. Чтобы загладить свою резкость - всё-таки перед ним юная дама - мужчина мягко улыбнулся. - Дивизионный генерал, адъютант императора граф Бертран, - отрекомендовался гость и коротко, по-военному, кивнул головой вместо поклона. 
Спустя несколько мгновений появилась еще одна барышня. По-видимому, сестра. Эта девочка показалась Анри довольно миловидной, но подозрительной. Француз уже успел испытать на себе "любовь" местного населения, и такое радушие девушки было насквозь пропитано лицемерием. Граф повторил свой поклон в сторону младшей хозяйки дома и переглянулся с императором.

Сказать честно, княжна не ожидала услышать голос у себя за спиной. Точнее, ожидала, но скорее девичий, чем мужской. Потому, конечно, вздрогнула. С тех пор, как из дома ушли все слуги, Вера привыкла вздрагивать по ночам от случайных шорохов, сквозняка, случайно открывшего дверь или стука дождя по крыше. Ей всё чудилось, что в доме кто-то чужой. Так что Оболенская в последнее время спала чутко и тревожно. С приходом наконец жданных гостей, Вера думала о том, что она сможет поспать спокойно. Кто посмеет врываться в дом, где гостит император?
Вера только успела сделать книксен, хотела было представиться, но не успела. В комнату влетела, сверкая, как новый полугривенник сестра. Княжна даже опешила при виде Сони. Секрет пропажи младшей сестры по утру раскрылся, причина была на лицо - одета была Соня так, будто собралась то ли к императору на бал, то ли на смотрин невест. Не хватало перчаток, да какого-нибудь тяжелого колье на шее. Сложная прическа на голове блондинки свидетельствовала о том, что старалась младшая княжна не одна, а на пару со своей боевой подругой Груней. Вера по сравнению с блистающей младшей сестрой смотрела блекло и бедно, в своем простом платье скромного темно-синего цвета. Не сразу Вера Сергеевна поняла, что это всего лишь коварный отвлекающий маневр. Стоило княжне взглянуть на горящее лицо Сони, на её глаза, пылающие подозрительно хитрым огоньком... Младшая что-то задумала. Это точно. Все внутренности Оболенской свело от страха. Только Бог ведает, каких глупостей может натворить Соня.
- Ваше Величество, граф, это моя сестра Софья Оболенская, - представила присутствующим вновь прибывшую Вера. Скользнула взглядом по Наполеону, его адъютанту и вновь повернулась к сестрице. Слова Бонопарта подтолкнули Оболенскую к тому, чтобы всё-таки посмотреть, что там принесла Соня. Штоф с вином. Щеки у младшей сестры были примерно того же цвета, что вино в сосуде. И тут один и один сошлись в голове старшей княжны. Глаза её и без того большие, практически совиные, округлились. Она страшно посмотрела на сестру. О! Сколько было в этом взгляде! Соня могла ничуть не сомневаться в том, что как только она останется наедине с сестрой, её ждут все казни египетские.
- Никакого алкоголя, Софи, ты слышала, - Оболенская-старшая сделала уверенный шаг к сестре, отобрала у неё поднос, не переставая взглядом обещать сестре все муки ада, отвернулась и направилась к дальнему угловому столику в гостиной. Поднос разместился там под строгим надзором Веры Сергеевны. Про желание испить прохладного напитка Бертрана никто не спросил. Вера отчаянно молилась о том, чтобы у адъютанта не хватило наглости не пить при воздержавшемся императоре.
Девушка повернулась снова к гостям, внимательно выслушала Бонапарта. Наказание для её маленькой "сороки" возникло само собой, но пока Вера молчала. Девушка уже хотела была кивнуть и пойти дать распоряжение, да император её остановил своей репликой. Княжна, признаться, растерялась. Никто не причинит им вреда... Не этого ли хотел князь Сергей, да и обе княжны? Чтобы французы не причинили никому вреда. Но благодарить за это Наполеона у Веры язык не повернулась. Всё что она смогла сделать, так это снова присесть в реверансе. Молча.
Бонапарт переключился на своего адъютанта, Вера же даже не желала подслушивать разговор французов. Она, в свою очередь, подошла к сестре. И пока император отдавал распоряжение верному генералу, княжна отдавала свои. На русском.
- Когда батюшка выздоровеет, я всё ему расскажу и тебя выпорят на конюшне, - при этом Вера мило улыбалась, чтобы не дай Бог, французы не подумали, что она за что-то распекает сестру. - Помоги адъютанту Его Величества с ванной и покажи комнаты. Да прикажи Марфе натопить их посильней. И больше никаких фортелей! Ты не представляешь, что они сделает с батюшкой и нами в случае чего... - Последнее было сказано зловещим шепотом, хоть никто из присутствующих кроме Сони понять её не мог. Княжна лишь надеялась, что это возымеет эффект на сестру.
Девушка обернулась на оклик, стараясь не показывать своего раздражения. Кажется, её имя не такое сложное, чтобы его запомнить, даже для француза.
- Конечно, Ваше Величество. - Она посмотрела на Бертрана, обращаясь, впрочем, всё ещё к Наполеону. - Софи поможет графу и покажет всё что необходимо. - Княжна улыбнулась, предельно вежливо, но холодно. И только дождавшись, когда и француз, и младшая княжна выйдут из комнаты под пристальным взглядом Веры Сергеевны, она позволила себе подойти к Наполеону на расстояние шага. Не хотелось повышать голос и кричать с противоположного конца комнаты.
- Практически всю прислугу я отпустила несколько дней назад, так что в доме почти никого нет. - Взгляд Веры был прикован к мундиру императора. Поднять глаза выше она не решалась. - Наша... экономка Марфа, - девушка не сразу подобрала эквивалент русского "ключница" во французском языке. - Горничная Аграфена, повар месье Жерар и лекарь отца - Дреер. - Наконец княжна решилась поднять свой взгляд на Наполеона. - Что конкретно Вы хотели бы знать о доме?
Вблизи стало понятно, то, что вот так просто и сразу не рассмотришь, не приближайся ты к императору так близко. Скорее всего, не всем смертно позволено взлетать так высоко. Наполеон был болен. Покрасневший нос, глаза, чуть мутноватый взгляд. Судя по всему, держался на ногах француз едва-едва, но сил стоять ему хватало, а на то чтобы признаться в своей болезни - вряд ли. Для Веры все признаки были очевидны, потому что она не раз и не два сама справлялась с такой болезнью, а также лечила от неё сестру, а иногда даже и брата. Схватить простуду в их краях, где погода капризна, как кисейная барышня, было просто.
Не думая, в общем-то, о последствиях, а движимая лишь простым человеческим порывом, Вера протянула руку и неожиданно коснулась ладонью лба Наполеона. Вот так вот запросто, потрогала самого могущественного человека в мире...
- Да у вас жар! - Ужаснулась княжна, убирая прохладную, по сравнению с пылающим лбом Бонапарта, ладонь. - Я распоряжусь, чтобы Вам подали травяную настойку и чай с мёдом. Ваш лекарь работает из рук вон плохо... - Последнюю фразу Оболенская сопроводила смущенной, но искренней улыбкой.

Ощушение окружающей опасности не покидало Бертрана еще с того момента, как Великая Армия перешла Неман. Здесь всё чужое. И повсюду враги. Такая паранойя свойственна многим военным, особенно тем, что долгое время воют за пределами Родины. Подобные подозрения преследовали и Наполеона, он подозревал всё и всех, Бертран видел это и находил в этом как и положительные, так и отрицательные стороны. Но генерал знал причины возникновения такого замкнутого поведения, и потому не в силах был винить императора. На войне самое важное - бдительность.
На зашедшую белокурую девушку с подносом генерал смотрел почти не отрываясь и немного прищурившись с подозрением. С таким же подозрением глянул на графин и мысленно поблагодарил Бога за то, что Бонапарт совсем не пьет алкоголь, иначе бы пришлось устроить неприятную сцену. Даже без излишней бдительности можно было заметить чрезмерное хитрое выражение лица русской барышни и гневное выражение лица ее сестры, и причина явно кроилась в напитке. Анри умел обращать внимание на мелочи. И то, что девушка хоть и не сделала, но пыталась сделать, сильно подпортило впечатление обо всей семье Оболенских. Если бы не мадемуазель Вера и ее стремление избежать неприятностей, генерал настоял бы на смене пристанища. А тем временем императором уверял девушек, что им не грозит никакая опасность, и графу стало обидно за невзаимность, возникшую сейчас между французами и русскими. "Мы могли бы сжечь их деревню дотла, - думал Анри, - но вместо этого лишь попросили о приюте, а они отвечают императору лицемерием и ядом. Коварные русские. Придется не спускать с них глаз".
От строгого взгляда французского графа младшую Оболенскую спасло то, что Наполеон приступил к указаниям, и Бертран перевел всё свое внимание на императора. В ответ на его распоряжение он кивнул, а последующие слова, произнесенные уже шепотом, выслушал с не меньшим вниманием.
- Понял Вас. Будет исполнено в точности, - негромко, но уверенно ответил генерал с кивком. Вид императора, слабеющего на глазах, но упорно держащегося в бодром состоянии, восхищал адъютанта, но и беспокоил. Анри понимал, что Наполеон не здоров и давно потерял сон и аппетит, но не мог показывать своего беспокойства при барышнях. Слабость императора будет для них лакомым кусочком.
Бертрана пригласили на осмотр комнат, и он, коротко поклонившись императору и посмотрев на него ободряюще, последовал за подозрительной барышней, которая была явно не в восторге от своей роли. Анри приметил, как они переговаривались с сестрой, при этом мадемуазель Вера показалось ему разумным человеком. Наверняка старшая сестра, как и Анри, посчитала выходку с вином непростительной и хорошенько отчитала младшую, отчего последняя теперь была в скверном расположении духа. Ну, а более элементарная причина, разумеется, в том, что гости - всё-так французы. Враги. Оккупанты. Раздражение русских естественно, поэтому генерал не стал принимать близко к сердцу холод в голосе девушки.
Офицер следовал за барышней в молчании, давая ей возможность успокоиться и не провоцировать лишний раз ее раздражение. Ее чувства его не сильно беспокоили - дело в том, что в этом доме ему и императору придется провести какое-то время, и, несмотря на силовое преимущество, лучше оставаться тактичными с хозяевами. Как говориться, не надо кусать руку, которая тебя кормит.
По пути снова встретилась впечатлительная женщина, что встретилась Бертрану во дворе. Он кивнул ей, но она снова что-то запричитала на своем языке, бурлящем и грубом. Офицер нахмурился, в то время как юная барышня давала какие-то указания охающей бабке. Он старался относится ко всем жителям этого дома положительно, но они сами мешали ему в этом.
С легким раздражением офицер заметил, что девушку не сильно заботило, не отстал ли он, пока они не достигли лестницы. Но она умела сгладила ситуацию, обернувшись и посмотрев, как показалось французу, с интересом и любопытством. Настроение барышни явно переменилось в лучшую сторону, на этот раз без лицемерия, которым она светилась недавно.
- Точно не известно, но, по предположениям, всего на пару дней, - неразговорчивый Бертран мог показаться сухим, но на самом деле говорил он с почтением к хозяйке дома. - От себя и от лица императора благодарю Вас и семью Вашу за оказанное гостеприимство.
Гостеприимства пока что оказано было немного, но офицер счел своим долгом выразить благодарность.
Девушка распахнула двери, демонстрируя хорошо обставленную комнату.
- Это покои для императора? - уточнил генерал, заметив растерянность хозяйки. - Надо принести всё необходимое. Поможете мне сориентироваться? Или, может, слуги справятся с этим быстрее?
Своими словами Бертран как будто хотел подсказать путь к быстрому решению организационных задач, из уважения не забирая у хозяйки инициативу. Несмотря на ее странности при первом ее появлении, офицер был упорно учтив. К слову о певом появлении...
- Простите, я вспомнил, что Вы не слышали моего представления. Исправлю это недоразумение, с Вашего позволения. Дивизионный генерал граф Бертран, адъютант императора, как Вы наверняка успели понять.
Офицер вежливо улыбнулся, не забывая смотреть во все глаза за всем, что происходит вокруг и, в особенности, за мадемуазель Софи.

Не то чтобы Вера перевидала много императоров на своем веку... Точнее будет сказать - ни одного. Но ей казалось, что с императорами так не разговаривают. Тем более с теми, которые ведут войну с твоей Родиной. У Оболенской было впечатление, что она ведет беседу со своим каким-нибудь троюродным дядюшкой, которого она никогда не видела, и который приехал к ним погостить. Причем про дядюшку рассказывали исключительно гадости, так что создалось впечатление, что этот самый дядюшка - посланник Сатаны и воплощения зла на земле. Но на деле бедный дядюшка оказался немного ворчливым, крайне уставшим, но в целом довольно приятным человеком, который не вызывает того ужаса, который должен был бы. И вот бедной княжне было крайне неуютно от этого двоякого чувства - неприязни, которую она должна испытывать и простым человеческим сочувствием, которое она испытывала. Как тут смотреть в глаза Наполеону, когда у нее на лбу все написано?
И только когда Бонапарт заговорил о покушениях, по спине Веры пробежал холодок страха. Впервые за все это время она действительно испугалась, и не столько за себя, сколько за сестру. В черных глазах сначала чернильным пятном расползся страх, а потом полыхнул гнев. Соня их всех под монастырь подведет! Улыбка императора наверное должна была ее успокоить, но получился обратный эффект, девушка вся напряглась. Легко ему улыбаться. А как ей донести до бедовой сестрицы, что все ее глупости имеют ужасающие последствия? Почему-то Вера была уверена, что богатое воображение Сони не остановится на штофе с ядом. И где она только отраву взяла?
Ответ Наполеону тоже получился какой-то напряженный, почти грубый.
- Думаю, месье Жерар будет рад побеседовать с Вами после ужина. - Девушка поймала себя и поспешила оправдаться: - Он и так без помощников на кухне, не хотелось бы его отвлекать.
Под взглядом полным упрека было и правда немного неуютно. Вера успела пожалеть о своем возмутительном поступке. Девушка не просто убрала руку со лба Бонапарта, но и вовсе спрятала их за спину, давая понять, что больше она такой оплошности не совершит.
- Если Вам будет так спокойней, Ваше Величество, я готова исполнять обязанности Вашего лакея. - Было ужасно страшно. И княжна не специально, а на уровне рефлексов стала поразительно дерзкой. Девушка гордо вскинула подбородок. Ощущение доброго дядюшки будто бы и испарилось.
- Если Вы подумали, что я предлагаю Вам помощь нашего доктора, то это не так. Я бы хотела, чтобы месье Дреер исполнял свои прямые обязанности - приглядывал за князем Оболенским. - Девушка перевела дыхание, краем сознания размышляя, откуда в ней столько наглости. - Я лишь предложила свою скромную помощь. Вы вольны как принять её, так и отказаться.
Наполеон присел, сняв свой головной убор. И перед княжной вновь предстал самый обычный уставший и утомленный человек со своими горестями и печалями. Сердце сжалось от сочувствия... Примерно в такой момент враги перестают казаться врагами, ты начинаешь их жалеть, сочувствовать им... И они перестают быть врагами. Но девушка твердо решила больше не проявлять мягкосердечности, раз Бонапарт так воспринял ее помощь, вполне искреннюю. У него были на то причины, она понимала, но менее обидно от этого не становилось.

Бертран прошел следом за хозяйкой в следующую дверь и осмотрел спальню внимательным, но не критичным взглядом. Императору должно было здесь понравиться. Впрочем, он не особо прихотлив, но Бертрана почему-то все равно искренне заботило, чтобы Наполеон чувствовал себя комфортно. Особенно, учитывая его самочувствие. Анри сам не знал и не помнил, адъютантство спровоцировало такую заботу или забота спровоцировала адъютантство, но эти вещи пришли явно не одновременно, то есть такое отношение не зависело от должности. Для Бертрана просто было честью и радостью (в большинстве случаев) помогать императору, вызывавшему восхищение и уважение. Конечно, вряд ли русские пропитаны теми же чувствами. Но если бы они знали, что пережил Бонапарт на своем веку, они бы точно изменили свое мнение.
Генерал был неразговорчив, но предельно любезен. На короткие инструкции юной Оболенской он с благодарностью кивал, несмотря на то, что не привык, чтобы женщина давала ему какие-либо указания. Но сейчас можно было простить, ведь эти указания были необходимы, чтобы устроиться в этом доме, не доставляя неудобств хозяевам или хотя бы свести моральный ущерб к минимуму. Стоит заметить, что это зависит и от самих хозяев. Пусть французы ведут себя довольно дружелюбно, это не значит, что они не могут спалить всю деревню в случае хоть малейшей агрессии. А такой повод, по сути, уже был, только почему-то благородно был оставлен без особого внимания.
При виде иконы в спальне генерал сначала посмотрел на изображение Богоматери с каким-то сомнением, но, не удержавшись, коротко и скромно перекрестился. Вообще, сильно верующим он не был, но, во-первых, давало плоды строгое воспитание, а во-вторых, на войне у многих случаются приступы набожности. И Бертран - далеко не самый тяжелый случай.
- Здесь очень уютно, - прокомментировал граф осмотр комнат, время от времени поглядывая на икону, которая невольно притягивала внимание. С усилием отвернувшись, он медленно прошел обратно к кабинету и, слушая Софи, остановился перед портретом молодого человека в форме. Применив лишь малую долю ума и сообразительности, можно было понять, что на картине изображен близкий родственник Оболенских. Скорее всего, брат - форма современная. Значит, он сейчас в действующей армии... Это многое объясняло. И комната наверняка его. Бертран оглянулся на девушку, думая в очередной раз произнести слова благодарности и, если позволит случай, спросить о молодом человеке на портрете, но та уже заговорила об отдыхе, о вине, о чае... С чем? Анри непонимающе нахмурился, услышав странные слова на русском с французским произношением. Решив, что это всего лишь название чая, которая княжна не смогла перевести должным образом, или что-то вроде этого, француз не стал уделять этому внимания. Его задело другое. Он никак не мог выкинуть из головы выходку девушки с вином. Нагнав на себя подозрения, княжна вызывала огромную тревогу: за императора, которому в этом доме настолько не рады, что готовы отравить, благо, он научен опытом; и за семью Оболенских и в частности саму Софи - еще один промах, и они обречены если не на гибель, то на невыносимые лишения. Бертрану совсем не хотелось такой участи для юной девушки, которая, вероятно, плохо осознавала свои действия, руководствуясь своими юношескими принципами и идеалами.
Выслушав приглашение Оболенской, граф неспеша подошел к ней, спрятав руки за спиной. Понизив голос, словно не желая, чтобы кто-то подслушал, хотя в комнате и без того никого не было, он чуть наклонился к девушке.
- Это очень любезно с Вашей стороны, мадемуазель Софи, но я вынужден отказаться, так как Вы сильно насторожили меня своим поведением при нашей встрече. Я имею в виду тот графин с вином. К сожалению, это не ускользнуло от моего внимания, и теперь мне придется пристально следить за Вами. Согласитесь, ни мне, ни Вам это особого удовольствия не доставит. Так что постарайтесь больше так не делать. И да, мадемуазель Софи... если замечу за Вами или Вашей семьей хоть что-то подозрительное, пеняйте на себя. Мне бы не хотелось, чтобы у Вас были проблемы, поэтому давайте жить мирно.
Всё это время лицо Бертрана не покидала вежливая улыбка, в то время как глаза чуть ли не прожигали бедную княжну строгостью, отчего эффект был еще более жуткий. Со стороны, однако, могло показаться, что генерал просто негромко рассказывает Софи какую-то историю или даже секрет - так доверительно он наклонился к девушке и чуть ли не переходил на шепот.
После этой нравоучительной тирады сердитость во взгляде пропала, вновь сменившись на благодарное добродушие.
- Что касается указаний...
Бертран коротко описал всё, что нужно сделать касаемо комфортного расположения императора и, конечно же, ванны, в это время медленно шагая по комнате. Слишком неспокойно было, чтобы стоять на месте.
- ...Также мне бы хотелось поговорить с вашим поваром, если это возможно.
Так, прохаживаясь и пряча руки за спиной, он вновь оказался возле портрета.
- Прошу прощения за мое излишнее любопытство... Это ваш брат?

    Она цвела, как анемон,
    Под лаской царственного друга.
    Но часто плакал от испуга,
    Умом царицы ослеплен.
    Великолепный Соломон…
Это были дико. А еще в некоторой степени унизительно. Когда ты предлагаешь простую человеческую помощь своему врагу, быть может, не нарушив христианские заповеди, но точно оскорбив свои патриотические чувства... Враг, тем не менее, презрительно отвергает твою помощь. Сначала это Веру ужасно возмутило. Девушка, было успокоившаяся, снова вспыхнула как маков цвет, недовольно поджала губы, только что не топнула ножкой от досады. Но потом усмирила огонь внутри себя и с христианской смиренностью приняла пренебрежительный отказ императора. Она сделала всё что могла, это его дело отказаться.
Тем не менее, пылкий характер Верочки, таившийся под внешним спокойствием и рациональностью, не дал уйти княжне просто так.
- Если я их встречу, то обязательно передам. - И взяв со столика поднос с вином и бокалами, Оболенская демонстративно вышла из залы, прикрыв аккуратно локоточком за собой дверь. Признаться, её тоже беспокоила задержка Сони в таком простом поручении, но не съязвить Наполеону она просто не смогла.
Переведя дух, откинув со лба непослушную прядку, девушка окинула взглядом холл. Собралась с мыслями и двинулась к черному выходу из дому.
Толкнув бедром дверь, девушка с подносом в руках вышла на улицу. Порог старательно мела Марфа мягкой метлой из вереска. Вера поставила свою ношу на крыльцо, взяла графин.
- Что же ты, Марфуша, не знаешь, что у нас гости? Зачем порог метешь? - Открыв графин, княжна принялась выливать вино в землю, с теплотой поглядывая на ключницу.
- Так потому и мету, чтоб выметались быстрее, - женщина, тяжело вздохнув, разогнулась, посмотрела на то, что делает Вера. - А чего это вы, барыня, вино выливаете? Аль скисло?
- Скисло, Марфуша. От этих французов что хошь скиснет. - Вера проследила, чтобы все до последней капли пролилось в землю, внимательно осмотрела графин, закрыла его и поставила обратно на поднос. - Ты вот что. Поди, да хорошенько натопи баню, Его Величество купаться изволят. Я к тебе сейчас Груню пришлю помогать. - Марфа покачала головой, но спорить не стала. Да и чего уж тут спорить. Вера же легко подхватила заметно полегчавший поднос, да пошла на кухню.
На кухне было жарко. Что-то шипело, кипело, тушилось, варилось, в общем - готовилось. Пахло ужасно вкусно, видимо, повар к приезду соотечественников расстарался. Но первой Вера заметила вовсе не месье Жерара, а Груню. Та вытирала фартук, закончив вымешивать тесто. Княжна весело улыбнулась.
- Аграфена, поди сюда. - Груня, которую Аграфеной называли чрезвычайно редко и исключительно по какому-нибудь зачастую не очень приятному поводу, съежилась, но подошла, большими глазами глядя на поднос с графином. И явно их узнавая. Вера же поставила на стол свою ношу, медленно, как бы не уронить. А потом резко развернулась и влепила крепостной хорошую затрещину.
- Барыня! - Взывала Груня от боли и обиды. - За что?! - Оболенская хмыкнула, вскидывая бровь.
- А то не знаешь за что. Еще раз что-то подобное с Соней вытворите, тебя отправлю в деревню, а хозяйку твою на конюшню. - Девушка протянула руку. - Снимай фартук и иди в баню, матушке помогать, одна она не сдюжит.
Всё ещё хныча от боли, рука у барыни была тяжелой, отцовской, Груня послушно стянула фартук, отдавая его Вере и направилась вон из кухни, что-то под нос причитая. Княжна уже не стала слушать проклятья в свою сторону, завязывая фартук на платье, она подошла к повару, который с интересом наблюдал за этой сценой. Было видно, что ему любопытно, что в этот раз вытворили две подружки-хохотушки, но Веру спрашивать он не решился.
- Месье Жерар, к чаю всё готово? - Повар кивнул на столешницу рядом с собой, княжна кивнула и направилась туда. - Вы меня извините, что я у Вас в такое время помощницу отняла, но я к Вам сейчас Софи пришлю. Можете располагать ею, как захотите. - Повар усмехнулся, покачал головой. Видать, младшая хозяйка и правда сильно провинилась, что её отправляют заниматься кухней. Верочка же аккуратно и внимательно расставляла на серебряном подносе всё для чаепитие для двоих персон - расписной чайничек с травами, две чашки с блюдцами, тарелочки со всевозможной закуской, хлебом и холодным мясом, баранками и сахаром. - И проследите, чтобы кто-то из этих двоих хорошенько отмыл графин. Два раза с песком и солью. - Наконец всё было расставлено в нужном порядке. Княжна вытерла руки о свой передник, стянула его с себя и подхватила поднос. Уже хотела была уходить, но остановилась, прислонив свою ношу к столу. - Да, месье Жерар... Его Величество желал бы с Вами побеседовать после ужина. Думаю, Вы не против? - Даже невооруженным глазом было заметно, как засияло лицо повара.
- Как я могу отказать Его Величеству? - Жерар улыбнулся княжне. Княжна тепло улыбнулась Жерару, подхватила поднос и пошла прочь из кухни.
И уже поднимаясь по лестнице на второй этаж, Вера встретила адъютанта Бонапарта и Соню. Выглядела старшая княжна вполне благодушно, но сестра, знавшая Оболенскую-старшую, пожалуй, лучше всех других, видела в черных глазах надвигающуюся угрозу.
- Месье Бертран, - прежде всего, Вера вежливо обратилась к гостю. - Его Величество очень желал Вас видеть. Думаю, Вам стоит поспешить, он ожидает в гостиной. - И подождав пока генерал спустится, княжна обратила свой взгляд на сестру. Перешла с французского на русский. - А ты до ужина отправляешься на кухню, помогать месье Жерару и тренировать свой отвратительный французский. - Оболенская злорадно усмехнулась представив, что станется с шикарным платьем Сони, после нескольких часов у плиты. И с некоторой легкостью на душе, отправилась в свой путь далее, не идя по лестнице, а плывя, словно царица Савская.
Возле покоев отца, конечно, Вера заметно присмирела. Вся спесь и гордость сошла, уступив место легкой усталости и тревоге. Тихонечко толкнув дверь, девушка зашла. Не сразу привыкнув к полумраку спальни, она долго моргала, пытаясь углядеть что-то кроме очертаний.
- Это Вы, Вера Сергеевна? - Послышался тихий голос с легким акцентом, навстречу девушке, подхватывая у нее поднос, вышел Егор Францевич. Они обменялись улыбками, врач - ободряющей, Вера - обеспокоенной, и прошли вглубь комнаты. - Сергей Павлович спит, но ему уже гораздо лучше. - Тихо произнес он, ставя поднос на маленький столик, честно стараясь не шуметь. Верочка перекрестилась. Опасность миновала. - Как там наши гости? Я слышал голоса.
- Ничего, пока ведут себя мирно. Справлялись о Вас. Спуститесь к ужину, Егор Францевич? - С потаенной надеждой спросила княжна. Ей было бы гораздо спокойнее, будь рядом мужчина - друг семьи.
- Нет, я лучше тут. Мало ли чего... - Он кивнул в сторону кровати, откуда слышалось размеренное дыхание дремавшего князя Оболенского. - Не обессудьте, Вера Сергеевна.
- Ну что Вы. - Княжна улыбнулась, благодарно сжимая локоть лекаря. - Вам виднее, Егор Францевич. - Она взглянула на кровать отца, вздохнула. Уходить страшно не хотелось, но было необходимо. - Пойду я. Если что, сразу приходите ко мне, хорошо? - Вера строго взглянула на Дреера, на мгновение сильно становясь похожей на отца. Егор Францевич слишком хорошо знал княжну, чтобы обижаться на это минутное движение души.
- Конечно-конечно, как мы и условились. Идите с Богом. - Вера кивнула врачу, сердце ее сжалось от той благодарности, которую она испытывала к этому старому немцу, который, кажется, всю жизнь был при семье Оболенских и не оставил их теперь. И вышла прочь, чтобы спуститься на кухню и в меру сил следить, чтобы в доме был порядок.