В ответ на слова, полные, бахвальства, Ада вновь негромко усмехнулась. Однако в душе уже была вполне готова признать их правоту. Дело в том, что еще при знакомстве с этим юношей, она никак не могла отделаться от ощущения, что он ведет себя совсем не так, как те его ровесники, которых ей прежде доводилось встречать. Что он старше. Возможно, дело и правда в войне, на которой приходится взрослеть раньше, чем в светских салонах. Но в рядовом Шабо определенно было еще и то неуловимое нечто, что почти не зависит от возраста мужчины.  Но безошибочно ощущается всякой женщиной – ежели оно действительно в нём присутствует – и в его семнадцать, и даже в семьдесят семь, неизменно заставляя  слегка кокетничать и мечтательно улыбаться, даже если в другое время такое  ей совершенно несвойственно.
Близость этого юноши тоже делала с Адой  нечто странное, заставляя ее против воли подшучивать над ним, провоцировать, дразнить – и лишь для того, чтобы спрятать за всем этим собственное… нет, не смущение даже. Графиня Тебальди давно забыла  те времена, когда ее смущала близость мужчин. Это было волнующее, но приятное ощущение легкой непредсказуемости – именно того, чего так сильно не хватало в ее совершенно предсказуемой одинаковой изо дня в день скучной жизни последних лет. Потому, авантюристка по натуре,  Ада с радостью готова была отдаться этому новому приключению. Хотя и рассчитывала по-прежнему, что игра будет вестись именно по ее правилам.
- Ты прав. Французских мундиров я еще ни разу не расстегивала, - молодая женщина  кивнула, осторожно теребя начищенную до блеска  пуговицу, словно раздумывая или решаясь.
Но  потом, внезапно соскользнув с его груди, ее узкая ладонь вдруг взметнулась к лицу молодого француза, легко обрисовывая кончиками пальцев его скулы и подбородок, которые явно лишь совсем недавно стали водить близкое знакомство с лезвием бритвы, и потому все еще были по-мальчишески нежны; ласково коснулась  теплых губ,  тотчас чуть приоткрывшихся, словно бы  от удивления.
Верно, не ожидавший подобного, юноша замер, кажется, даже и дышать перестал, ожидая, что Ада сделает дальше. Или что она скажет.
- Еще не время.  Пойдем лучше в комнату, - взяв за руку,  теперь уже сама она тянула его за собой. – Выпьем немного вина. Ты ведь никуда не торопишься, верно? Так куда же нам спешить?

Отредактировано Ada Tebaldi (2016-12-05 01:01:25)

Когда рука юноши уверенно – пожалуй, чуть нарочито и слишком уверенно, легла на ее плечо, Ада лишь склонила голову набок и,  словно ласковая кошка, мягко  потерлась щекой об его запястье.
- Я не слишком  люблю зеркала,  даже самые льстивые, они  холодны и бесчувственны, -  мельком  и довольно равнодушно скользнув взглядом по собственному отражению, она  почти сразу переключила все внимание на лицо  стоящего у нее за спиной Шабо. – Мужские взгляды – вот лучшие из «зеркал», которые я знаю… Ты позволишь мне заглянуть в твоё?
Снова повернувшись, Ада,  улыбаясь, смотрела ему в глаза: светло-серые, прозрачные, они сделались почти черными, и светились столь откровенным и неприкрытым желанием, что у графини невольно перехватило дыхание.
- Что же… пожалуй, мне нравится это отражение. Только вот, боюсь,  разглядела я пока не все, что хотела…
Все еще не собираясь отпускать его взглядом, будто в каком-то магическом танце, Ада сделала полшага назад и, улыбаясь,  взялась за узел на своем поясе.  И через минуту на пол с едва слышным шорохом упал вначале пеньюар, а следом, спустя еще мгновение, почти издевательски медленно, соскользнула и почти невесомая сорочка.
- Не возражаешь?
Словно мифическая Афродита из морской пены,  Ада переступила белоснежную кипу шелка и кружев, вновь подошла к юноше  совсем близко и мягко положила свои ладони ему на грудь.
- Вот теперь я увидела все, - шепнула она почти беззвучно и принялась, наконец,  одну за другой высвобождать из петель пуговицы  его кителя. – А они, оказывается, ужасно тугие! Поможешь мне?

Отредактировано Ada Tebaldi (2016-12-06 23:55:04)

Ада не успела ничего понять, прежде чем очутилась в крепких объятиях юноши, который всего мгновение тому назад стоял неподвижно, и вот теперь уже совершенно завладел ситуацией на правах хозяина положения. А сама она,  в то время как нежные и одновременно  невыносимо  требовательные губы ласкали ее рот, шею, плечи, лишь исполняла навязанную ей  волю, чувствуя, как слабеет, и, кажется,  вот-вот просто упадет на пол. Этого не позволяли лишь его руки, которые по-прежнему обнимали  так крепко, что порой становилось трудно дышать. Голос рассудка, такой далекий сейчас,  шептал Аде, что все это какой-то бред, что не может такого быть, что рядом с ней всего лишь простой крестьянский мальчишка, который ничего не знает о любви. Но этот тихий шепот рвался, как  тонкая нить, под властью накатывавшего волнами желания, такого сильного, что хотелось отдаться ему прямо сейчас, сию минуту… 
- Ты опять торопишься, carissimo!  Non c'e bisogno…  – немного отстраняясь и высвободив одну руку, Ада ладонью уперлась в грудь молодому человеку, вновь затем принимаясь за борьбу  с  упрямыми пуговицами  на его мундире.  И он помогал ей, теперь уж без дополнительных  просьб. Неизбежно  сталкиваясь пальцами,  мешая друг другу и смеясь над собственной неловкостью, они кое-как справились с этим отрядом блюстителей целомудрия. И вот  уже форменная  синяя куртка молодого француза полетела  прямиком на мраморный пол. И Ада, нетерпеливо рванув в стороны края прятавшейся под ней рубахи, вначале с  едва слышным вздохом  восхищения скользнула руками по теплой и гладкой коже,  а затем с наслаждением прижалась к ней щекой, исполнив еще одно  страстное желание, снедавшее ее все последние минуты. Было нечто неизъяснимо  приятное и возбуждающе-пьянящее  в том, чтобы касаться вот так этого молодого, горячего тела, медленно исследовать его  губами и ладонями,  ощущая собственной кожей неистовое биение чужого пульса. 
Покрывая грудь и живот  юноши легкими, почти невесомыми поцелуями,   Ада медленно опускалась, пока не оказалась перед ним на коленях. Справиться с пуговицами  брюк  оказалось куда проще, чем с теми, что были на мундире, и здесь помощи проворным пальцам графини вовсе не потребовалось.  Как не нужно было  почти никакого участия рядового Шабо и в том, что случилось дальше. 
Умело разжигая своими ласками его  желание,  Ада одновременно немного насмешливо посматривала снизу вверх, с  интересом исследователя наблюдая за тем, как все более прерывистым становится его дыхание, как  утрачивая над собой контроль, он почти сходит с ума... Чтобы после, в один момент остановиться и, проявив поистине макиавеллиевское коварство, вдруг оборвать все  почти на самой последней грани.
- Тебе понравился мой сюрприз, малыш?  – отодвигаясь, она  улыбнулась и облизнула губы. Затем грациозно  поднялась на ноги и, оставив обескураженного юношу стоять посреди комнаты в одиночестве,  отступила еще на несколько шагов  до собственной кровати. После чего,  не глядя, опустилась на ее край. –  Что же, вот  теперь, кажется,  самое время показать, насколько ты знаешь, чего я жду…

Обладая ревнивым и бешеным темпераментом в обычной жизни,  в супружеской спальне Сальваторе Тебальди, как ни странно, отличался достаточно скромным аппетитом.  И его незатейливые ласки никогда не пробуждали у Ады не то что страсти, но даже малейшего проблеска нежности еще до того, как стали и вовсе противны. Так что, если бы не его добровольное помощники,  в объятиях которых графиня искала когда развлечения,  а когда утешения, то и не понять бы ей к двадцати шести годам, что в постели возможно не только спать и исполнять какой-то тягостный долг,  но и получать ощущения,  испытав которые лишь однажды,  никогда  не откажешься изведать вновь.
Так же и сейчас,  под  властью обуревавших чувств, эмоций, ощущений, от прикосновений молодого человека, от близости его нагого тела, в Аде вновь проснулась эта нестерпимая жажда. А все насмешки и шутки кончились в тот момент,  когда  горячая, напряженная  плоть соприкоснулась с ее, нежной и податливой, и почти сразу же  вторглась в нее – да так решительно,  что это почти граничило с грубостью.
Утратив на миг дыхание, ошеломленная  столь  внезапной атакой,  Ада издала негромкий стон, чувствуя себя бабочкой,  пришпиленной безжалостным коллекционером к атласной подушечке. Сознание и  гордость  еще  противились подобной дерзости: да как он смеет, да кто он такой?! Но тело вероломно предавало их, бесстыдно открываясь навстречу своему завоевателю, словно бы крича в ответ, что сейчас ему надо именно так. Еще и еще. Без остановки.
Он же, тем временем, был, казалось, везде – губами, руками, прядями своих волос.  Аде совершенно  некуда было деться. Оставалось лишь вновь и вновь подчиняться,  отдаваться его ритму,  забывая, как о ничего не значащих  пустяках, про все, что прежде их  непреодолимо разделяло. Не было больше своенравной и насмешливой графини.  Куда-то исчез и  неловкий юноша-солдат. Остались лишь мужчина и женщина, чьи тела,  дыхание и тщетно удерживаемые стоны смешивались в одно, обращая двоих  в единое и всемогущее существо, пока наслаждение  не ослепило их своей яркой  вспышкой. И вот это было действительно невозможно. Немыслимо и невыносимо… прекрасно!
Все еще не в состоянии ни толком отдышаться, ни  отодвинуться, они молчали.  Но вот молодой  француз все же перекатился на спину и раскинулся навзничь посреди смятых и всклокоченных простыней. И Ада, отчего-то остро ощутив его отсутствие, немедленно вновь придвинулась ближе, устроившись на его вытянутой руке, почти уткнувшись лицом в плечо, и с наслаждением вдыхая ни с чем не сравнимый мускусный аромат юного  мужского тела, к тому же разгоряченного любовью. И  ладонь ее вновь медленно и нежно  исследовала вздымающуюся и опадающую вслед за дыханием грудь молодого любовника, еще не обретшую ни шрамов,  неизбежных для всякого воина, ни даже растительности.
- Мне было очень, очень хорошо с тобой… рядовой Шабо, - промурлыкала она, наконец, не прекращая своего занятия и лениво улыбаясь. Но потом вдруг  приподнялась и удивленно  посмотрела ему в лицо. – А ведь я, кажется,  до сих пор так и не знаю твоего имени, бретонец! Тебе не кажется это странным?