- Хвала Всевышнему! Хотя бы какое-то разнообразие! –  воскликнула графиня Тебальди, откладывая в сторону осточертевшее вышивание. После чего зевнула,  сладко потянулась и, поднявшись из кресла, неторопливо подошла к окну, пытаясь разглядеть через полупрозрачный, собранный в замысловатые драпировки газ занавесок, что происходит перед домом.
Все это время горничная, которая, напротив, была чрезвычайно взволнована, смотрела на нее так, будто сомневалась в сохранности ее рассудка.
- Синьора! Но это же французы!
Не заметив за окном ничего интересного, кроме нескольких солдат  в запыленных мундирах, которые, в свою очередь, разинув рты, рассматривали  великолепную виллу, верно, дожидаясь нового приказа своего командира, уже вошедшего в дом, Ада резко развернулась.
- И что?
В отличие от большинства миланских знакомых, да собственно, даже в отличие от собственного благоверного, графиня Тебальди до сих пор не испытывала против французов никакого предубеждения. И даже полученное некоторое время тому назад  известие о разграбленном ими миланском особняке вызвало у нее не злость, а злорадство. Ведь дом – равно как и все похищенные из него ценности, принадлежал семье супруга Ады, на которого она была в тот момент крайне обижена за выговор по поводу излишних – по его мнению, конечно! – расходов на новые наряды и украшения. Вот Господь за скупость-то и покарал!
Надо сказать, что финансовые разногласия были не единственным пунктом претензий Сальваторе. Гораздо сильнее Аду раздражала его нелепая и жалкая ревность, что в последний год стала приобретать масштабы какой-то болезни. Мнительный и подозрительный от природы, да еще и почти на двадцать лет старше супруги,  граф Тебальди видел соперника едва ли ни в каждом встречном. И все чаще закатывал омерзительные истерики, вызывая к себе еще большее пренебрежение.
Десять лет назад фактически купив у дядюшки-опекуна руку прелестной, но, увы, не обладавшей сколь-нибудь значительным приданным, сироты, он, видимо, всерьез думал, что Ада будет признательна ему за это остаток своих дней. Впрочем,  надо сказать, что поначалу она честно попыталась взрастить в себе хоть какие-то нежные чувства к благоверному. Но, как на грех, ничего не получалось: муж, хоть и не был  каким-то уж особенным уродом, всегда был неприятен ей физически. А с некоторых пор – и морально. После того, как начал систематически умучивать Аду  своими надуманными  подозрениями в неверности… Ну хорошо, ладно, пускай почти надуманными! Но все же не настолько, чтобы по этому поводу устраивать пошлые разбирательства, забывая о том, что она – светская женщина. И выглядела бы нелепо, шарахаясь от всякого, кто желает с ней потанцевать, или же окатывая ледяным презрением любого, кто сделает ей комплимент или улыбнется. Даже в нынешнем их переезде в эту ломбардийскую глушь, означенном вслух как забота о ее безопасности, Аде прежде всего виделось стремление выдернуть ее из «порочного окружения», к которому граф Тебальди относил большинство ее друзей и знакомых. Все это саму Аду, мягко сказать, не обрадовало. Но и абсолютно противиться его воле она тоже не смела. Потому и томилась теперь среди прелестных, но успевших осточертеть за три месяца холмов и кипарисовых рощиц, совершенно лишенная любимых занятий и привычного круга общения.
С общением здесь вообще было туго. Основной круг посетителей виллы «Виченца» составляли какие-то скучные знакомые Сальваторе, среди которых особенно частым гостем был фра Алфео, имевший мерзкую привычку исподтишка пялиться на ее, Ады, декольте. Разумеется, она уже давно привыкла, что многие мужчины находят ее привлекательной. Но ведь то мужчины, святой Господь, мужчины! А не священники! Впервые это заметив и испытав нечто вроде омерзения, с тех пор графиня старалась держаться подальше от противного старикашки в сутане. И, когда тот навещал Сальваторе, старалась под любым предлогом не выходить и  не показываться ему на глаза. Не хотела и сегодня. Но любопытство, в конце концов, пересилило тошноту.
- Французы не воюют с женщинами, Ческа!.. Разве что иногда захватывают их в плен, - прибавила она вдруг немного тише и усмехнулась, прочитав в глазах и без того напуганной девушки настоящий ужас. – Ах, боже мой, я же пошутила! Как ты все-таки глупа… Как все вы здесь невыносимы! – закатив глаза, Ада вздохнула. – Ну что ты стоишь?! Пойди уже, да быстро принеси сюда мою шаль… ту, кружевную, кремового цвета. Хочу спуститься и своими глазами поглядеть, так ли они страшны, как ты рассказываешь!

Отредактировано Ada Tebaldi (2016-11-16 20:41:14)

- Новые ноты? – молча выслушав мужа, Ада чуть  склонила набок голову и приподняла изящно изогнутые брови, демонстрируя удивление. – Ах, как это мило!
Все-таки верно говорят, что привычка – вторая натура. За десять лет брака она как следует научилась владеть собой.  Даже теперь, когда в сердце клокотало и бурлило возмущение, лишь тонкие, белые  пальцы, что как бы невзначай удерживали  на груди края кружевной накидки, побелели чуть сильнее обычного  от едва сдерживаемого желания сомкнуть их прямо теперь на худой, длинной и кадыкастой шее драгоценного супруга. А затем, когда перестанет дышать  – еще как следует пройтись острыми полированными ноготками по самодовольной физиономии фра Алфео, который, разумеется, тоже был тут как тут… Предавшись на миг этим сладостным мечтаниям, Ада, признаться, успела настолько глубоко в них погрузиться, что даже толком не услышала того, о чем еще говорил граф. Иначе – может быть, и не стала  бы больше с собой сражаться.  А так…
- Как прикажете, amore, - пропела она в ответ, сохраняя на губах всю ту же чуть рассеянную полуулыбку. – Право, ваша забота обо мне не знает ни покоя, ни отдыха! Иногда я даже не знаю, чем заслужила подобное!
В густом потоке ее медоточивых реплик посторонний едва ли мог различить крошечную каплю  желчного сарказма.  Но  в том, что сам Сальваторе ее заметил и, наверняка, взбеленился еще сильнее, графиня была совершенно уверена. Потому, поклонившись фра Алфео,  на сей раз вероломно лишенному привычной порции маленького грязного удовольствия, отправилась следом за своей камеристкой с высоко поднятой головой,  искренне убежденная в том, что этот раунд борьбы за собственное достоинство ей удалось если и не выиграть, то хотя бы свести к максимально  приемлемой для собственного самолюбия ничьей.
Лишь добравшись до музыкальной гостиной,  графиня Тебальди, наконец, позволила эмоциям вырваться наружу:
- Brutto bastardo! Stronzo!– в ярости сдернув с себя накидку и злобно ее скомкав, она, не глядя, запустила ей куда-то в угол, сшибив по пути этим «снарядом» одну из весьма ценимых хозяином дома китайских фарфоровых ваз. –  Да как он смеет обращаться со мной подобным образом?!
Вопрос был скорее риторическим, и не адресовался конкретно никому, разве что судьбе-злодейке, устами супруга повелевшей  Аде  проводить в проклятой глуши лучшие дни  жизни, в то время как где-то – и, возможно, совсем недалеко отсюда, она по-прежнему кипит событиями. И Ческа, служившая у графини почти восемь лет,  потому хорошо знавшая, что в такие, как эта, минуты с синьорой лучше в дискуссии не вступать, лишь горячо закивала в ответ, осторожно, по стеночке, пробираясь туда, где на мраморном полу рассыпались тонкие разноцветные осколки. Их следовало собрать и выбросить как можно быстрее: авось  синьор ничего и не заметит – вон, сколько их тут еще, ваз этих!
Ада, меж тем, по-прежнему металась по комнате, словно разъяренная тигрица, покуда, истощившись физически и морально, не рухнула на мягкую банкетку  возле  нового саксонского пианино, доставленного сюда буквально месяц тому назад, после того, как она в очередной раз пожаловалась мужу на то, что ей совершенно нечего здесь делать.
- Займись музыкой, cara. У тебя это всегда чудесно получалось, - так он сказал, взирая на нее с иезуитской улыбкой,  в один миг  внушая ненависть и к новоприобретенному инструменту, и к музицированию в целом. Хотя прежде Ада, действительно, помнится, находила в для себя в этом занятии немалое удовольствие. Теперь же она просто тупо смотрела на черную лакированную  крышку инструмента, вдоль которой медленно пробирался отразившийся откуда-то солнечный луч, что лениво пересчитывал  на ходу  пылинки, налетевшие за день в распахнутые настежь огромные французские окна.  Все еще тяжело дыша,  но постепенно успокаиваясь,  Ада следила  за ним до тех пор, пока он не переполз выше, касаясь теперь сложенных наверху стопкой нотных тетрадей. Увидев в этом какой-то знак, или просто повинуясь минутному порыву, графиня протянула руку и взяла  ту, что лежала первой. Прочитала название, немного полистала, просматривая ещё незнакомую взгляду нотную вязь. Та показалась ей довольно сложной, но мелодия, которая  зазвучала в голове, была настолько интересной, что тут же захотелось попробовать сыграть ее уже по-настоящему. 
Уже завороженная ею, Ада медленно подняла крышку инструмента, оставила тетрадь на резном пюпитре и  коснулась пальцами клавиш, радостно откликнувшихся глубоким и полным звуком, столь отличным от простеньких инструментов, на которых будущей графине Тебальди когда-то приходилось начинать  учиться нотной грамоте… А дальше – она забыла обо всем и с головой  погрузилась в прекрасную музыку.

Истошный  поросячий визг, внезапно воровавшийся в стройную гармонию  звуков адажио, заставил графиню Тебальди слегка вздрогнуть и взять неверный аккорд, что было весьма досадно, так как ошибаться Ада не любила даже в таких мелочах. Кроме того, окна музыкального салона смотрели отнюдь ни на скотный двор, а в изысканный  сад, призванный своей красотой радовать глаз хозяев виллы. А вовсе не желудки забредшей сюда, чтобы чем-нибудь поживиться домашней скотины… Впрочем, графиня, будучи дамой во всех отношениях рафинированной и утонченной,  не была до конца уверена в том, что свиньи – одна из которых, несомненно, самовольно выбралась из своего загона и теперь шастает по ее любимому саду,  едят траву или цветы. Но зато точно знала, что глупой твари, посмевшей мешать ей наслаждаться  музыкой Бетховена, в принципе не место среди гибискуса и бугенвиллей.
Чувствуя вполне объяснимое возмущение, Аде нахмурилась и, резко убрав пальцы с клавиш, оборвала прелестную мелодию буквально на полуслове. Уже готовая призвать Ческу, или кого-нибудь там еще, чтобы немедленно разобрались с творящимся в саду безобразием, она, однако, для начала все-таки обернулась, чтобы  прежде самой понять, что там происходит – и вдруг передумала злиться. А вместо этого, в голос, звонко расхохоталась, внезапно узрев у себя за спиной странную парочку слушателей – вернее, не совсем уж прямо за спиной, конечно, а снаружи, перед раскрытым настежь окном, примерно на расстоянии  пятнадцати пьед: босого и чумазого  молодого парня,  чье одеяние в равной степени позволяло отнести своего обладателя как к крестьянскому, так и к служивому сословию, причем, явно к французскому, если судить по виду кокарды, а еще – по  форме той шляпы, что была нахлобучена,  на манер  намордника, прямо на рыло  поросенку. Который и был вторым слушателем Ады, но явно невольным, хоть все еще и не оставляющим надежды сбежать от своего вероломного похитителя. И потому временами  вновь и вновь начинающим отчаянно извиваться всем своим упитанным, покрытым рыжей щетиной, телом, сдавленно, но злобно похрюкивая в импровизированный кляп.
- А по ее виду этого и не скажешь, - прекратив смеяться, но по-прежнему улыбаясь, Ада поднялась с банкетки  и, сложив на груди руки, неторопливым шагом подошла поближе к окну. – Впрочем, не слишком похоже, что и ты явился сюда лишь затем, чтобы послушать музыку, м? – иронически поинтересовалась она, окидывая юношу с головы до ног насмешливым, но при этом – и оценивающим  взглядом блестящих черных глаз. Солдат, конечно. Но совсем мальчишка. Довольно высокий, еще по-юношески тонкий. Однако не тощий, а скорее жилистый. Явно не слабак и не рохля. Хотя, похоже, и приличный нахал: смотрит прямо, глаз не отводит, хотя попался с добычей в руках и наверняка понимает, чем это может для него обернуться…
- Ну и кто же ты таков, позволь узнать? Просто грабитель? Или, может, вовсе – хладнокровный убийца?

Оценив самоиронию, а также смелость юноши, проявившуюся в том, что он не стал отпираться, будучи обвиненном, пусть и не совсем всерьез, в воровстве, графиня одобрительно кивнула. Кроме того, цветы, которые он вдруг извлек из-за пазухи и вручил ей, неожиданно согрели душу больше, чем любой из букетов, что практически ежедневно приносили синьоре Тебальди в Милане  от какого-нибудь очередного тайного или явного  почитателя ее красоты. Те бывали неизменно роскошны и стоили подчас столько, сколько этот мальчик получает если не за год, то за полгода. Однако никогда не радовали ее так.
- Чудесные цветы, - поднося к лицу чуть помятые, но оттого лишь сильнее источающие свой аромат анемоны, которые солдатик, не решаясь войти в дом со своей добычей,  вручил ей прямо через узенький низкий подоконник французского окна, более похожий на высокий порог, Ада вновь улыбнулась. Причем, совершенно искренне. – Впервые встречаю столь любезного… - вспомнив, что он так и не пожелал назвать своего имени, она на миг запнулась, -  воришку.
А затем вдруг подобрала подол платья и сама шагнула из дома, преодолевая все еще разделявшее их  препятствие, пусть и почти условное. Наверняка, мальчишка совершенно не ожидал от нее подобного. Да, впрочем, Ада и сама от себя этого не ожидала, но тем не менее…
- Да ведь он совсем еще малыш, - подойдя поближе, графиня слегка прикоснулась кончиками пальцев к рыжей щетине поросенка, который тут же  снова немедленно  дернулся в руках своего похитителя и громко хрюкнул, будто бы в подтверждение. – И не жалко тебе его – на вертел? – поинтересовалась  она, переводя сделавшийся вдруг  каким-то задумчивым взгляд на своего собеседника, который теперь, стоя с ней на одном уровне, оказался выше почти на голову. – А, впрочем, в любом случае его удел быть однажды… употребленным. Так что не имеет большого значения, когда именно. Теперь – или через шестнадцать лет,  - чуть прищурившись, Ада недобро усмехнулась.
Разумеется, мальчишка не мог оценить заключенный в этих  словах желчный сарказм. Но, произнеся их вслух, графиня почувствовала, наконец,  некоторое облегчение. Или же это просто музыка, как всегда, помогла ей справиться с гневом? А может – и то, и другое вместе?
- Никакого трибунала за мародерство не будет, - отрезала она, вновь поднеся к лицу подаренные цветы,  и глубоко вздохнула, вбирая в себя их простенький свежий аромат. Сам того не ведая, этот парнишка помог ей куда больше, чем мог даже представить. И уже за это заслуживал благодарности. Лучше всего, конечно,  –  в форме, доступной его пониманию. – Можешь забрать этого поросенка. Скажи, что синьора позволила, я подтвержу... Если вдруг спросят.
Сама мысль о том, что кто-то из слуг осмелится требовать у нее отчета, показалась  забавной.  И помрачневший было взгляд графини снова повеселел.
- Ну что же, можешь идти. Желаю тебе и твоим товарищам  доброго дня и приятного аппетита.
Считая разговор оконченным, Ада двинулась обратно к окну, намереваясь вернуться в дом тем же путем, каким  до того попала в сад, но внезапно замерла на полдороге.
- А нет-нет! Погоди-ка! – тихо воскликнула она и медленно обернулась к юноше, почему-то уверенная в том, что  он  еще никуда не ушел. – Стало быть, тебе понравилось, как я играла? А… не хочешь  ли послушать еще немного?

Отредактировано Ada Tebaldi (2016-11-18 16:35:59)

Для чего она вдруг предложила этому мальчишке задержаться?  Желание поощрить похвальное для всякой живой души стремление к прекрасному: бог знает, слышал ли тот вообще когда-нибудь что-то, кроме грубых и примитивных мелодий, столь популярных в народе? Или, может, не угасшее до конца чувство благодарности за то, что он сумел развеять ее тоску и привнести хотя бы немного разнообразия в монотонные будни, не содержащие почти никаких событий, кроме приема пищи,  одиноких прогулок, да нудных разговоров с мужем? Пожалуй, Ада и сама бы не смогла дать на этот вопрос однозначного ответа. Однако абсолютно точно могла сказать, что согласие юноши остаться обрадовало ее. Причем, существенно больше, чем это отразилось на лице – владеть собой графиня Тебальди  всегда умела преотменно. Хотя излишнюю радость скрыть оказалось куда сложнее, чем гнев: стоило мальчишке заговорить, как губы сами собой дернулись вверх, а в агатовых глазах вспыхнул озорной блеск, хорошо знакомый лишь тем, кто знал Аду еще до замужества. Иными словами – никому из тех, кто окружал ее нынче. Включая и юного француза, который, между тем, вполне серьезно увещевал поросенка помолчать, пока Ада будет играть, как будто тот, и вправду, мог его понять. Пряча улыбку за букетом анемон, графиня некоторое время наблюдала за ними молча, ожидая, пока все разместятся и устроятся. Когда юноша уселся на низком подоконнике, ее взгляд  невольно  задержался на его босых ногах. Должно быть, решив, что ее беспокоит пыль, которая может осыпаться с них на безупречный светлый мраморный пол, он тотчас нахохлился и принялся оправдываться, что далеко не всегда ходит в подобном виде, чем еще сильнее Аду рассмешил.
- Ну, разумеется! Мне бы  и в голову не могло прийти, что солдаты Великой Армии маршируют по Европе без сапог, -  воскликнула она.
Но уже от следующей реплики француза, а еще точнее – вопроса, в котором явно содержалось и предложение, причем, довольно дерзкого свойства,  вновь изумленно умолкла и вскинула брови:
- Что?! Я – ходить босиком по траве? Никогда!
Нет, правда, он всерьез считает, что подобное для нее возможно?
- Хотя… а почему бы, собственно, и нет? – сама не заметив, Ада, вероятно, пробормотала это вслух. Затем вновь задумчиво посмотрела на юношу и повторила. – Да, а почему бы и не попробовать? Вот только, боюсь,  в этом случае для начала тебе придется мне  немного помочь. Видишь ли, какое дело… Стоит мне наклониться, так вечно же сразу начинает кружиться голова! А моя Ческа всегда так хитро завязывает ленты на щиколотках, чтобы не распускались, что можно с ума сойти, пока их распутаешь…

Отредактировано Ada Tebaldi (2016-11-19 03:54:14)

Не то, чтобы Аде действительно так уж хотелось побегать по земле разутой. Просто она была почти уверена, что мальчишка, смутившись ее странной просьбы, тут же ретируется вместе с добытым – и вполне заслуженным, надо сказать, призом. Это было бы логично, объяснимо и… до тошноты скучно. Но ему вновь удалось ее удивить.
- Molto divertente! – усмехнулась она, наблюдая за тем, как молодой француз,  спрыгнув с подоконника  и деловито оглядевшись по сторонам, сдернул со специального крючка на стене толстый  золотистый басон, удерживавший на месте занавеску, не позволяя ей свободно летать в проеме окна, и, связав из него петлю, накинул ее на поросенка. А затем, так же ловко привязал его свободным концом шнура  к кустарнику. «Словно боевого коня», - подумалось вдруг графине. И, отвернувшись, она тихонько прыснула в ладонь. Впрочем, юноша, занятый своим  делом, вряд ли это заметил. Когда же он, словно средневековый рыцарь, опустился перед ней на одно колено и поднял глаза, в которых светилось торжество победителя, графиня уже успела побороть смех и вновь изобразила на лице томное и чуть мечтательное выражение. Которое, впрочем, перестало быть наигранным, стоило лишь  мальчишке к ней прикоснуться. Почти перестало. Тем не менее, Ада немного растерялась, потому что почувствовала это прикосновение намного острее, чем можно было ожидать.
- О! – это все, что она смогла сказать в ответ  на немудреный комплимент, все еще переживая эту внезапную и необъяснимую вспышку. – В самом деле? – прибавила она,  и взглянула на юношу сверху вниз, не уточняя, однако, о чем спрашивает: о постигшем его головокружении, или же просто интересуется поросячьими повадками.
Несмотря на то, что все хитрые узелки – настоящие или мнимые – были уже распутаны, а сами темно-бордовые ленты, поблескивая, змеились рядом на мраморном полу, солдатик  все еще продолжал почему-то удерживать в своих руках затянутую в белый шелк чулок узкую  щиколотку Ады. И тогда она слегка пошевелила пальцами, чтобы он, наконец, очнулся и выпустил ее на волю. Однако вновь оказавшись на некотором расстоянии, отчего-то едва заметно вздохнула.
- Полагаю, ты знаешь об этом больше,  - вместе с самообладанием, к графине  вернулась и  способность  связно говорить. – Нет-нет, я вовсе не имею в виду и не хочу сказать, что тебе привычно валяться в пыли! – сообразив, что ее слова могли прозвучать для него двусмысленно и даже обидно, Ада  вскинула руку в упреждающем жесте. – Но я действительно никогда прежде не ходила босиком по улице. Даже… вот… в чулках не ходила! Но их же тоже теперь, наверное, придется снять – для чистоты эксперимента?

Тяжело дыша и едва не до крови закусив нижнюю губу,  Ада отчего-то лишь безвольно наблюдала за той неслыханной дерзостью, на которую вдруг осмелился простертый у ее ног юный наглец, чей потемневший взгляд выдавал всю недвусмысленность его дальнейших намерений – если только прямо теперь не остановить его. «Нужно его прогнать… Влепить со всего размаху пощечину – и прогнать! А еще лучше закричать во весь голос, чтобы прибежали слуги…» - заглушаемые неистовым стуком сердца, мысли метались в голове, как безумные. Однако, словно бы, и верно, под воздействием каких-то чар, вновь лишивших ее способности не только рассуждать здраво, но и говорить, Ада физически не могла заставить его остановиться, сама не понимая, отчего эти немного неловкие прикосновения настолько парализовали ее волю, что, кажется, еще несколько минут, и она…
Тихий оклик горничной стал ей тем самым пресловутым отрезвляющим  «громом среди ясного неба». Потому что, еще мгновение тому назад, чувствуя себя готовой, следует признать это честно хотя бы мысленно и перед собой, отдаться фактически первому встречному, графиня Тебальди все-таки не была готова к тому, чтобы это происходило на глазах у прислуги. Даже такой преданной, как Ческа, знавшая о личной жизни своей синьоры разве что чуть меньше, чем  она сама.
Послав наполненный благодарностью взгляд юноше, вновь проявившему не только весьма полезное для всякого солдата свойство молниеносно ориентироваться в резко меняющейся обстановке, но и недюжинное для его возраста умение понимать женщин без лишних слов, Ада успела одернуть платье. Но снова обуться, а уж тем более завязать ленты вокруг щиколоток было бы не под силу и самому искусному циркачу. Поэтому она так и осталась стоять посреди комнаты босиком. Чем, конечно, вызвала крайнее изумление у Чески, которая помнила, как еще недавно посреди безумной жары хозяйка вдруг попросила ее принести шаль. А теперь вот стоит босая.
- Синьора! – тихонько, на цыпочках преодолев разделявшее их расстояние, Франческа осторожно заглянула в глаза графине, на лице которой застыло какое-то странное выражение.
А еще щеки пылают, словно мак, и глаза блестят… Уж не лихорадка ли, не ровен час?! Та самая, какой третьего  дня пугала всех  Аннунциата, кухарка, рассказывая про  какое-то новое поветрие, что внезапно налетело на одну из соседних деревенек, выкосив там  едва ли не треть ее населения. «Святая Мадонна, спаси и сохрани!»
- Что тебе?! – словно очнувшись, Ада сфокусировала на ней взгляд и слегка нахмурилась.
- Не мне, синьора! Это все синьор… Он велел сказать, чтобы вы к нему зашли, вот я и пришла – передать его приказание! – подробно и терпеливо, точно перед ней  находился не самый здоровый человек, или, например,  маленький ребенок, объяснила  Ческа. А потом, покосившись на туфли графини, что сиротливо валялись тут же, неподалеку, решилась, наконец,  задать вопрос, который мучил ее в течение последних пяти минут. – А почему вы… разулись?
- Потому что мне было жарко…неважно, не задавай дурацких вопросов! Скажи лучше, что еще велел передать  Сальваторе? Что ему вообще от меня нужно?!
- Понятия не имею! – развела руками Ческа. – Он не объяснил. Сказал лишь, что желает с вами поговорить, вот я и…
- Ясно. Ну все, ступай… Передай ему, что я сейчас буду… Вот только обуюсь!
- Может быть, вам… помочь?
- Да нет же, я сама, ступай, говорю! – Ада нетерпеливо вздохнула и закатила глаза. – Ну что же ты такая назойливая сегодня, право?!
- Простите, синьора, да, синьора! – быстрый книксен, и Ческа едва ли не бегом бросилась прочь из музыкальной гостиной, боясь даже оглянуться: обычно графиня бывала с ней довольно добра, разве что покрикивала, если вдруг когда замешкается. А тут накинулась, словно фурия!
«Правда что ли, лихорадка какая-то?»
Сама Ада, между тем уже вновь стояла у  раскрытого окна.
- Сегодня. Здесь. За полчаса до полуночи, - прошептала она, обращаясь к юноше, который буквально слился со стеной. Спрятавшись  от чужих глаз за раскрытой ставней, он крепко прижимал к себе окончательно ошалевшего от постоянных перемещений туда-сюда поросенка. – Жду тебя ровно десять минут. Опоздаешь – сам виноват.  А теперь – прочь отсюда, немедленно!

Отредактировано Ada Tebaldi (2016-11-20 05:02:14)

- Это вы, mia cara? – поднимаясь навстречу вошедшей супруге из-за рабочего стола, казавшегося слишком громоздким для своего отнюдь не богатырского сложения владельца, граф Тебальди, однако, более ни на дюйм не сдвинулся с места, дождавшись, пока она подойдет к нему сама. После чего, окинув с ног до головы быстрым, но цепким взглядом, коротко поцеловал в губы и предложил куда-нибудь присесть.
Его слова откликнулись в душе  Ады привычным чувством раздражения: что за глупая манера вечно делать вид, будто ее совершенно не ждал?! А прикосновение губ, всегда плотно сжатых в тонкую брюзгливую ниточку, всколыхнуло не менее привычное отвращение.  Еще много лет назад она придумала для себя, что ко всем физическим контактам с Сальваторе, а тем более к его ласкам, следует относиться примерно так же, как к врачебным манипуляциям, которые порой бывают и неприятны, и неловки, но такова жизнь и никуда уж не деться. Поэтому приходится перетерпеть. Но иногда, по разным причинам,  случался сбой и становилось особенно противно. Как сейчас,  когда после поцелуя Сальваторе графине вдруг невыносимо захотелось чем-нибудь вытереть губы.  Но осуществить это желание, разумеется, было невозможно. Пока Ада грациозно устраивалась на одном из стульев, граф по-прежнему внимательно следил за ее лицом.
-  Почему вы спрашиваете, если сами только что приказали мне прийти? Что вам угодно, синьор?
- Ах,  ну да… - сделав вид, что смущен, Тебальди поскреб выбритый до синевы длинный острый  подбородок. – Совсем запамятовал… Да дело, в общем, в том, что наша с вами  прошлая встреча, душа моя, оставила в моем сердце след тревоги…
- О чем вы, Сальваторе? – Ада вскинула на него настороженный взгляд, пытаясь понять, в чем дело. Но на суровом лице аскета, как обычно, невозможно было прочесть ничего.
- Скажите, хорошо ли вы себя чувствуете?
- Вполне.
- Что же, рад. А то, верно, вы еще не слышали, но в соседней деревне днями случилась вспышка крайне опасной лихорадки. Фра Алфео сказал мне, что среди крестьян есть и умершие. Нынче утром вы показались мне нездоровой, да и теперь… Впрочем, если уверены, что все хорошо, то оставим это. Однако, помня свой долг заботливого супруга, я настоятельно рекомендую вам, душа моя, воздержаться  в ближайшее время от столь любимых вами прогулок возле реки. Ибо наш святой отец полагает, что болезнь может быть как-то связана с непосредственной близостью водоема. Потому что в более удаленных от него местах ничего такого замечено не было. Вы понимаете меня?
Ада кивнула. Весть о лихорадке до нее пока еще не доходила. Но и предположение о возможной причине казалось откровенно нелепым – воду в их округе все брали, сколько помнится, из одного источника. И если бы  болезнь действительно была связана с ней, то не пощадила бы не только крестьян, но и, наверняка, кого-то из обитателей виллы. Но когда она попыталась высказать эти сомнения вслух, муж, как всегда, оборвал на полуслове, убежденный, что ничего разумного в женских словах априори быть не может.
- Просто сделайте, как я сказал, Ада. К тому же, помимо опасности заболеть, есть и другая, не менее серьезная. Не забывайте, что вокруг дома полно французской солдатни, совершенно лишенной представлений о морали и деликатности. И потому…
- Потому я должна теперь весь день просидеть в четырех стенах?! Под домашним арестом, да?! – вспылив, графиня Тебальди вскочила с места. -  Хорошо. Только в этом случае, боюсь, вы потеряете меня еще скорее, драгоценный заботливый супруг, ибо это невозможно! Невыносимо!!! Вы увезли меня из Милана. Я приняла вашу волю. Но здесь, в глуши?! Сутки напролет в этом, похожем на мавзолей, доме, где от тоски засыхает даже… плесень на винных бутылках!
- Но Ада, я имел в виду вовсе не это! – буквально вскричал граф, опешив от столь неожиданного всплеска. – Гуляйте! Но только рядом с домом. В саду! Вы ведь любите наш сад, так зачем вам постоянно ходить к этой реке? Что вас туда влечет? Или, может быть, кто…
- Не говорите ерунды! – справившись с собой, молодая женщина снова села, с прищуром глядя мимо него в окно. – Стало быть, в саду я гулять могу?
- Но только не в одиночестве.
- В таком случае, хотелось бы  воспользоваться этой возможностью… Если у вас более нет вопросов, советов или предложений, amore.
Покинув кабинет супруга, графиня быстро пошла через анфиладу просторных комнат, и верно, чем-то отдаленно напоминающих в своей торжественной роскоши изображения знаменитого индийского мавзолея. По дороге ей на глаза попалась Ческа, которая в этот час, как обычно, начинала заниматься приготовлениями к вечернему переодеванию синьоры, но была ею нетерпеливо окликнута.
  - Ческа, мы идем в сад!
- Но вы не сказали мне, что желаете погулять, не выбрали наряд для прогулки… - испуганно залепетала она, потупившись и ожидая нового нагоняя. – И я еще не успела погладить платье к ужину.
- Это неважно, просто принеси мне перчатки, зонтик и шляпку,  - взглянув на нее, Ада внезапно смягчилась и даже улыбнулась. – После  погладишь. Мы ненадолго. Разок пройдем через сад, спустимся… к реке. А потом сразу обратно. В доме так душно, что ужасно хочется подышать свежим воздухом и послушать умиротворяющий плеск воды.

Сад, пожалуй, и верно, был единственным  местом, где можно было отвлечься от всех неприятных мыслей. Достаточно было  просто неторопливо побродить здесь какое-то время, но после сегодняшнего разговора с Сальваторе прошло уже больше четверти часа, а неприятный осадок до сих пор так и не думал не улечься. И, шагая по светлым песчаным дорожкам так быстро, что Франческа едва за ней поспевала, Ада все равно видела перед собой лицо супруга, а не садовые красоты. Потому  не уделила должного внимания ни любимым розам, ни зацветшим совсем недавно тигровыми лилиям.  Немного снизила скорость она лишь в непосредственной близости от беломраморной колоннады, что была выстроена  возле берега реки, кажется, еще дедом нынешнего графа Тебальди, большого любителя греческого стиля. В тот самый момент, когда Ческа, тихонько хихикнув, вдруг слегка прикоснулась к ее локтю:
- Ой, синьора, смотрите, кажется, не только мы с вами захотели нынче пойти к реке.
- Что? – графиня взглянула туда, куда указывает ее камеристка и вдруг замерла.
Это снова был он. Несмотря на то, что в прошлый раз, почитай, его толком и не рассмотрела, Ада отчего-то сразу узнала мальчишку-француза, который, похоже, почувствовал себя хозяином уже не только в ее скотном дворе, но и в остальных прилегающих к дому землях. Потому набрался наглости устроить для себя купальню там, где это совершенно не полагалось, и бесстыдно плескался теперь полуголым, ничуть не стесняясь возможного присутствия невольных зрителей. Впрочем, стеснительность, как припоминалось Аде, определенно не входила в число его недостатков…
- Вот ведь дикари какие-то, правда, синьора? – шепотом возмущалась, тем временем, Ческа. – Правду говорят, что никакая они не культурная нация, а чисто  дикие животные, эти французишки. Потому и лягушек едят.
- Пожалуй… -  не сводя глаз с еще по-мальчишески гибкой спины,  и уже вполне по-мужски широких плеч, на коже которых даже издали можно было разглядеть сверкающие на солнце мелкие капли воды  – или это только казалось? – пробормотала Ада, вновь чувствуя, как в крови закипают уже знакомые шампанские пузырьки легкого безумия. – Настоящие животные. Совершенно, совершенно  дикие…

Отредактировано Ada Tebaldi (2016-11-21 02:48:43)

Еще несколько минут юный француз беззаботно плескался в реке, оставаясь в поле зрения своей невидимой наблюдательницы. Еще несколько минут Франческа смотрела на свою хозяйку с любопытством, не понимая, что такого интересного нашла в  зрелище  решившего помыться, а заодно и постирать свои шмотки лягушатника. А потом произошло нечто странное: отбросив в рубаху в сторону, юноша внезапно вскочил на ноги, вытянулся во весь рост и приложил ко лбу сложенную козырьком ладонь, пристально рассматривая  против ярко светившего прямо ему навстречу солнца что-то, чего со своего расстояния графиня и ее камеристка углядеть пока тем более не могли.
- Что такое? Что он там видит? – повернувшись к девушке, спросила Ада.
- Не знаю, госпожа, - Ческа недоуменно пожала плечами, привстала на цыпочки  и снова стала приглядываться к французу, который теперь уже не стоял на месте, а, напротив, быстро что-то волок по воде к берегу. – Что-то большое… будто туша… собака или овца… Санта Мария! Да это же мертвец! Точно, мертвец! – в ужасе прошептала она, изо всех сил вцепившись Аде в плечо. – Пойдемте-ка  отсюда лучше,  синьора Ада! Нечего нам тут делать, я вам точно говорю!
- Нет…  Я что-то не понимаю!
- Да и ладно, пойдемте, графиня, идемте же, говорю!
Ческа все решительнее тянула ее за руку, но молодую женщину как будто бы приковали к месту.
Это  был не страх. И даже  не любопытство. Хотя,  прожив на свете двадцать шесть лет, Ада Тебальди никогда еще не встречалась со смертью,  так сказать, воочию. Мать ее умерла, произведя девочку  на свет,  вскоре за нею последовал отец, так что Ада была тогда слишком мала для того, чтобы что-то понять и запомнить. А дальше жизнь протекала, может, и не слишком счастливо, однако же, без  новых утрат и трагедий. Поэтому теперь ей  вполне объяснимо завладело  то особое чувство, какое всякий живой испытывает впервые наблюдая то, что однажды ожидает любого из живущих ныне, включая его самого. Впрочем, ненадолго. Опомнившись, она слегка вздрогнула и снова взглянула  на служанку, которая уже и не знала, как еще взывать к ее здравому смыслу, поэтому готова была, кажется, вот-вот заплакать, однако же, уйти самовольно – без разрешения синьоры, не могла. Ибо  знала, что гнев графини может оказаться пострашнее десятка выловленных из реки мертвецов.
- Ладно, пожалуй, ты права, -  Ада вздохнула. – Нам здесь действительно делать нечего.  Идем домой… Так. А это еще кто?! – воскликнула она, внезапно узрев, как из прибрежных кустов на песчаный берег реки, крадучись, выбрался еще один, доселе незамеченный зритель разыгравшейся на реке драмы. – Он не француз… dannazione! Их там двое!
- Я боюсь, синьора! – пролепетала Ческа. – Пожалуйста, пойдемте, умоляю… Иначе они убьют и нас!
Раздраженно отмахнувшись от нее,  Ада  с тревогой наблюдала, как постепенно сокращается расстояние, разделяющее по-прежнему ничего не замечающего француза, и тех, кто, выходит, все это время за ним следил… – «Зачем? Господи…» 
-  Attento, ragazzo! Dietro il pericolo!

Ада, конечно же, не была совершенной идиоткой и хорошо понимала, что идет война. Однако же – идет не рядом, а где-то там, на отдаленном театре военных действий.  К тому же,  «актеры» в нем были все больше из  иноземцев: французы, австрияки, русские, потому  разыгрываемые «сюжеты»  сердца не трогали, подчас представляясь  столь же условным, как и те, что изображают на обыкновенной сцене настоящие актеры.   Но то, что она видела сейчас, было реальностью. И реальностью жутко несправедливой, к тому же. Как это так?! Двое – на одного! Безоружного! Ничего не подозревающего! Практически еще мальчишку! И как же тут было не вмешаться?
А о том, чем это может грозить, графиня  не думала уже хотя бы потому, что в глубине  души была и безо всяких уверений  убеждена, что никто не посмеет причинить ей вред  здесь, всего в  сотне шагов от собственного дома. Кем бы, в конечном счете,  ни оказался. Потому, предоставив предупрежденному ею французу возможность разобраться с его противником один на один, сама теперь  почти спокойно ожидала, пока второй из лазутчиков окажется ближе, намереваясь затем  высказать ему глубочайшее возмущение  фактом  самовольного проникновения  на земли Тебальди. Но тут внезапно прогремел выстрел. И, не дойдя до них всего нескольких пьед, незнакомец как-то  неестественно, странно дернулся, а потом со всего размаху рухнул лицом вниз. Стоящая рядом Ческа пронзительно завизжала от ужаса. А сама Ада, словно завороженная, молча и не отрываясь, смотрела, как на белоснежном мраморе ступеней рядом с головой убитого – в этом не оставалось ни малейших сомнений, ибо  пуля совершенно размозжила ему затылок – медленно растекается алая кровяная лужица.
- Что ты наделал, stupido?! – наконец, воскликнула она,  переводя ошарашенный взгляд с мертвеца на мокрого полуголого француза,  успевшего, тем временем, подбежать наперевес с орудием только что совершенного смертоубийства. –  Зачем ты в него выстрелил? Ведь сейчас сюда сбежится весь дом!
Словно бы в подтверждение этих слов, со  стороны виллы немедленно послышались шаги. Оглянувшись, Ада всплеснула руками и едва не топнула ногой от досады, увидев, как  по  ведущей к реке аллее во весь опор несется целая толпа крепких парней из прислуги. А во главе этой процессии – собственной персоной граф Тебальди на пару… ну, разумеется, все с тем же фра Алфео, похоже, пришедшим в их дом  навеки поселиться! Все они что-то грозно кричали, бурно размахивали руками, но самым неприятным было то, что в руках у супруга графиня также рассмотрела ружье. И вот это уже грозило обернуться настоящими, а не шуточными неприятностями. Потому, отмахнувшись от мальчишки, который,  толком еще не отдышавшись, пытался ей что-то объяснять, Ада с улыбкой на устах сама двинулась навстречу бегущим, всем своим видом демонстрируя, что  ничего страшного с ней не произошло. Потому что совершенно точно знала, что произошедшее – это еще далеко не самое паршивое из того, что могло нынче с нею случиться.  Худшее – а именно  скандал с мужем и нудные нотации  святого отца, ждало ее позже. И избежать этого ей теперь могло бы  помочь только самое настоящее Божье чудо. Но в подобные чудеса графиня Тебальди не верила примерно вот уже последние десять лет…

Что тут происходит?! Ах, если бы она могла дать ответ на этот вопрос! А так, действительно, мало, что зная и еще меньше понимая, Ада решила было использовать известный каждой дочери Евы и обычно безотказный в общении с мужчинами прием «притворись дурой и улыбайся». Но едва ли не открытые обвинения, что сорвались с уст фра Алфео,  в одно мгновение, словно  бы  кислотой, дотла выжгли в ее сердце и без того не слишком-то приживавшиеся там ростки христианского смирения.
- Святой отец, сдается мне, что  многолетний целибат окончательно  и бесповоротно сгубил ваши мозги! Да я  понятия не имею, кто все эти люди! – воскликнула графиня, указывая вначале на француза, а затем на его жертву.
И в этом, между прочим,  не было ни словечка лжи. Покойника графиня  действительно видела впервые. Да и чертов мальчишка так и не соизволил до сих пор назвать своего имени.
- Вы хоть понимаете, в чем только что посмели меня обвинить?! Ну, а вы, дражайший супруг?! – Ада резко обернулась к графу и впилась в него горящим от негодования взглядом. – О какой такой чести семьи Тебальди может идти речь, если вы сами, да еще прилюдно, позволяете  другим оскорблять свою супругу?  Где вы вообще видите здесь мужчину? Это же мальчик, почти ребенок! Которому, к тому же, угрожала серьезная опасность… Право, Сальваторе, ваша ревность выходит не только за рамки приличий, но и за границу здравого смысла. Сегодня  вы видите своим соперником подростка, а завтра? Кто будет следующим? Может быть, он?! –  едко поинтересовалась она, ткнув сложенным кружевным зонтиком, словно указкой,  в сторону вынужденного сдерживаться, и потому то бледнеющего, то краснеющего, точно хамелеон, святого отца. –  Боже мой! Вы смешны и жалки. Причем, оба! И я более ни секунды не намерена оставаться в вашем отвратительном обществе. Ческа, за мной! Мы уходим отсюда!
- Ну, уж нет! – опомнившись первым среди всех присутствующих от целого  водопада обрушившихся на их головы уничижительных слов, еще  более обидных,  оттого что все это вышло внезапно, прошипел Тебальди.
После чего,  с неожиданным проворством крепко и очень больно вцепился вдруг своими, и правда, весьма  напоминающими  когти хищной птицы, худыми,  длинными пальцами чуть повыше атласной перчатки, в самую нежную и незащищенную  хотя бы этой тканью, часть руки графини, заставив Аду громко охнуть и дернуться, пытаясь вырваться. Но тщетно.
-   Кажется, это именно ты не совсем правильно понимаешь происходящее, кара миа. Потому уйдешь  отсюда лишь тогда, когда тебе позволю я, понятно, надеюсь?!

- Помогите! – Ада хотела закричать во весь голос, но вместо крика с губ слетел только беззвучный шепот. Именно теперь, в эту минуту, когда Сальваторе вдруг наставил на нее ружье, она испугалась по-настоящему. Ибо одно дело – это словесные угрозы и оскорбления, которые могут ранить душу, но, что ни говори, физического вреда не нанесут, а совсем другое – оружие в руках  совершенного безумца, обуянного ревностью. – Помогите... –  графиня  беспомощно оглянулась на  замерших в оцепенении слуг, не понимающих, что делать и кого слушаться. – Ну что же вы стоите?
Вероятно, на самом деле, все это происходило в течение пары мгновений, однако самой Аде показалось, что прошло сто лет, прежде чем помощь действительно пришла. Причем, вовсе не  от слуг,  и не от фра Алфео, который, судя по светившемуся мстительным  огнем  взгляду, кажется, был вовсе даже не против, если бы граф довершил начатое, а от  молодого француза, который внезапно, но очень ловко двинул мерзавца Сальваторе прикладом прямо под дых, лишив его на некоторое время способности не только совершать какие-то активные действия, но и дышать. Зато вдруг резко активизировался  неугомонный святой отец, попытавшийся было натравить слуг на ее спасителя.
- Не сметь! –  брезгливо переступив через корчившегося у ее ног супруга, она стала впереди мальчишки, закрывая его  собой. – Не сметь к нему приближаться! И вы тоже, святой отец… Хотя, о чем я, вам  ведь сподручнее убивать чужими руками, не правда ли?!
- Опомнись, дочь моя, ты безумна… - начал было  священник, но вдруг осекся,  глядя куда-то за спину графини с таким ужасом, будто внезапно узрел там самого нечистого.
Удивленно обернувшись, Ада увидела бегущих к ним  французских военных. По всей видимости, именно они так испугали фра Алфео. Но зато весьма обрадовали юношу у нее за спиной, который тотчас же бросился к своим. Далее последовали короткие объяснения, после чего французский сержант, наконец,  заговорил с нею:
- Мадам, из рассказа рядового Шабо я не понял лишь одного: каким именно образом здесь оказались вы и ваш… супруг, вероятно? –  поинтересовался  он, кивнув в сторону немного отдышавшегося, но пока явно не способного к связным рассуждениям Сальваторе, которого, тем временем, уже успели вновь привести в вертикальное положение.
- Да, это он. Граф Тебальди, владелец виллы, - ответила она. – Мы… прогуливались здесь неподалеку  вместе с нашим духовным отцом. А потом начались  крики, перестрелка и Сальваторе… о, понимаете, у него слабое сердце… -  состроив скорбную мину, Ада горестно вздохнула и умолкла, глядя прямо в глаза графу. – И очень, очень ранимая душа.
- Надо же! Понятно, - кивнул сержант, хотя, на самом деле, мало что понял, зато почувствовал, что в дальнейшие расспросы здесь лучше не углубляться. Да и не их это, в общем-то, дело. Главное сейчас – тот пакет, который случилось добыть этому счастливому сукину сыну Шабо. Дважды счастливому, учитывая, что до того удалось остаться живым в крайне паршивой истории.
- Что же, мадам графиня. В таком случае от имени своего командира и лично от себя приношу вам и вашему супругу глубокие извинения за беспокойство. Но вы должны понимать – это война. Посему  другой раз будьте осторожнее.
- О, мы обязательно будем, правда же, дорогой?!
- Прекрасно… Господин граф, вам нужна какая-то помощь? Может быть, приказать моим парням отнести вас в дом?
- Не надо, я сам, – мрачно поглядывая на супругу, буркнул Тебальди.
- В таком случае – доброго дня,  -  отдав ему честь, француз вновь обратился к своим, отдавая какие-то распоряжения. Свое задание получил и новый знакомый графини.
«Рядовой Шабо… Вот, значит, как тебя зовут? - успела она подумать, прежде, чем юноша исчез из поля ее зрения.  Бурно переговариваясь  со своими сослуживцами, он спустился по лестнице к берегу реки и при этом… даже не обернулся! Ни единого раза! - Наглец!»
С этой мыслью, неприятно задетая за живое столь явным пренебрежением к ее персоне, Ада приказала себе о нем забыть. До полуночи хотя бы. Впрочем, может – и насовсем, хотя здесь она пока окончательно не решила.
В любом случае, до вечера сейчас еще было слишком далеко, а потому – и думать рано.
- Ну что же, кара миа, надеюсь, вы славно позабавились! – злобное шипение над ухом заставило вернуться от грез к суровой реальности. Теперь, когда ушли французы и  отправились обратно на виллу слуги,  среди мраморных колонн, словно на сцене античного театра, оставались лишь трое: священник, граф и сама Ада. – Но ваше представление окончено и зрителей больше нет. Пойдемте в дом! Настала моя очередь развлекаться.

Отредактировано Ada Tebaldi (2016-11-27 03:16:07)

Распоряжение – а вернее, приказ супруга, графиня выслушала  молча, с гордо вздернутым подбородком, и выполнить его в ту же минуту вовсе не поспешила. К дому, что называется, «выдержав характер»,  она направилась лишь тогда, когда Сальваторе и его милый религиозный приятель окончательно скрылись из виду среди бушующей цветами и яркой зеленью садовой растительности.
Обещание отправить в монастырь не произвело на нее особого впечатления. Бурные ссоры с весьма изощренными угрозами в последнее время были в их семье не такой уж редкостью. В сравнении же с недавно пережитым Адой страхом лишиться жизни оно и вовсе казалось чем-то сродни  обиженному детскому лепету. К тому же, где-то глубоко в  душе своей графиня Тебальди, в общем, даже понимала благоверного, которому пришлось нынче пережить невиданные прежде унижения. При всей своей недалекости, которую он обыкновенно  маскировал суровой надменностью, Сальваторе был очень горд.  А оскорбленная гордость опасна, даже если принадлежит глупцу. В этом Ада нынче уже едва не убедилась. И пробовать еще раз отнюдь не горела желанием. Потому, несмотря на не угасшее до конца возмущение, предпочла все же подчиниться предписанию супруга. И, действительно, едва вернувшись на виллу, сразу же поднялась к себе в комнаты, в надежде, что  прихоть изображать из себя домашнего тирана  благополучно отпустит Сальваторе уже к ужину. Однако день постепенно двигался к вечеру, а граф все еще так и не пришел мириться. Ну…  или, хотя бы уже затем, чтобы всласть доругаться. Что также случалось довольно часто, если  он находил, что отношения в очередной раз выяснены не до конца. И это было уже совсем необычно и тревожно. Потому, когда Ческа принесла ей в комнату чай, Ада как бы между делом  все же поинтересовалась, чем  нынче занят  граф.
- Так он ведь уехал, синьора,  -  отвлекшись от манипуляций  с чайными принадлежностями,  девушка обернулась, взглянув на нее с простодушным удивлением. – А разве  вы не знали?
- Нет, - коротко ответила графиня, неприятно задетая подобным  вопросом, совершенно, с ее точки зрения,  неприемлемым в разговоре госпожи и прислуги. В другой раз она наверняка бы сделала Ческе по такому  поводу строгое внушение. Но сейчас  было не до того, потому Ада предпочла прикинуться, что не заметила ее бестактности. – Видимо, что-то срочное и он просто не успел мне сообщить… А ты сама не знаешь, куда именно он отправился?
- Нет. Слышала только, как, распрощавшись с фра Алфео,  он приказывал  своему Фабио  передать на конюшню, чтобы там седлали коня. А  после переоделся и убыл. Но до того сказал, чтобы вечером Фабио его не ждал, потому что  очень много дел и вернется  он только завтра.
- Завтра? – против желания, в голосе графини Тебальди прозвучало чуть больше растерянности, чем она хотела бы продемонстрировать. –  Но… как же я? Он что-нибудь говорил обо мне? – проговорила  она, впиваясь в  лицо камеристки напряженным  и испытывающим взглядом.
Финальная часть скандала в саду происходила  вне  присутствия слуг, но, как известно, они  знают все.  Поэтому Ада намеренно не стала пояснять, что имеет в виду, уверенная, что Франческе без того наверняка известно про ее домашний арест. И не ошиблась, заметив,  как та покраснела и потупилась, не зная, что ей ответить.
- Да говори уже, что ты там  мнешься?! Что сказал граф?
- Я сама не слышала, синьора. Это Фабио… в общем, ваш супруг  велел передать через него всем слугам, что вы, - здесь она еще ниже опустила голову и продолжила практически шепотом, - наказаны. И что вам нельзя покидать виллы, пока синьор не вернется и не разрешит. Это все, что я знаю, честное слово!
-  Стало быть, он  всерьез изволит  держать меня взаперти?  – голос графини дрогнул. – Но я ведь могу перемещаться хотя бы…  ну, не знаю… по дому?
- Боюсь, граф имел в виду, что вы должны быть  только у себя в комнате, синьора.
Осторожно вернув обратно на серебряный поднос тончайшую фарфоровую чашку с лишь наполовину выпитым чаем, Ада откинулась на спинку стула и надолго задумалась.  И тут, спустя какое-то время, на смену ее недавнему  отчаянию,  в голову  вдруг пришла презабавная  идея…
- Ну что же.  Как покорная жена, я приму это со смирением, - коротко взглянув на Ческу, теперь уже сама Ада потупилась и быстро отвернулась, не желая, чтобы та заметила, что ее глаза вновь лукаво блестят, а на губах играет  ироническая ухмылка. – Он точно приедет лишь завтра?
- Говорят, что да, -  девушка кивнула, довольная тем, гроза миновала ее и на сей раз.
- Прекрасно. В таком случае, отправляйся на кухню. Скажи, чтобы согрели воды – мне будет угодно  принять ванну. Потом – переодеться и ужин. Сюда, в мою комнату. Что-нибудь легкое: сыр, вино, фрукты… А дальше, исполняя  волю супруга и господина своего,  я намерена остаться совершенно одна, чтобы провести всю грядущую ночь без сна… в покаянных молитвах!

Отредактировано Ada Tebaldi (2016-12-01 00:12:21)

Долгий летний вечер наступал, как всегда, неторопливо. И если  бы не приготовления, которым Ада предавалась так самозабвенно, как умеют лишь привыкшие к роскоши, и к тому же, искренне обожающие себя и свои маленькие слабости красивые женщины, то, верно, можно было бы сойти с ума от нетерпения, ожидая, когда стрелки на позолоченных, с хитроликими пухленькими амурами, часах, наконец, подползут поближе к заветному сочетанию. Нет, скучать графине Тебальди, и верно, было почти некогда. Вначале она долго нежилась в ванне, в которую Ческа, стараясь угодить хозяйке, добавила лишь самые любимые ее ароматические масла, придавшие затем и всему телу Ады нежнейший аромат жасмина и апельсиновых цветков, потом, устроившись в любимом кресле, не спеша поужинала, пока горничная бережно, прядь за прядью, разбирала и  расчесывала ее длинные, блестящие волосы.
- Нет, больше не заплетай, пусть будут так! – остановив жестом несколько удивленную таким выбором Франческу, Ада перекинула их на одно плечо, позволив свободно змеиться по груди, оценила результат в отражении большого венецианского зеркала и, кивнув, улыбнулась, вполне довольная полученным результатом.
Разумеется, в ее возрасте еще смешно думать о старости, однако же…  он все еще очень, очень молод. И было бы  неприятно думать, что мысль о разнице  в возрасте – причем, не в ее пользу –  хотя бы на миг проберется в его буйную голову. Сомнительно, конечно. Но на сей раз Ада хотела предусмотреть все. Неожиданностей на сегодня и без того достаточно. Именно поэтому, непосредственно перед тем, как уже отпустила Ческу,  еще раз на всякий случай спросила, не  вернулся ли домой благоверный. Но та вновь подтвердила, что граф в отъезде. И вот, наконец, оставила Аду в долгожданном уединении ее будуара, что окнами своими выходил в сад. Точно так же, как и музыкальная гостиная, непосредственно над которой, собственно, и были расположены личные покои графини. Поэтому, даже запертая в них, Ада почти не волновалась насчет того, что сможет разглядеть со второго этажа, пришел ли в назначенный час тот, кому она, как еще совсем недавно казалось, опрометчиво, назначила свидание. Зато теперь буквально не могла дождаться, пребывая в предвкушении, хорошо знакомом  с детства каждой девочке, которой пообещали в подарок… новую куклу.
Разумеется, Аде и в голову бы не пришло рассматривать всерьез «рядового Шабо» – или как там еще его назвал командир – в качестве серьезного объекта романтического увлечения. Но мысль о том, что она по-прежнему способна нравиться не только своим ровесникам или взрослым мужчинам, но и совсем еще юным и свежим, таким, как этот, приятно волновала и будоражила кровь. В ее жизни, конечно, бывали романы. Порой – мимолетные. Те, которых после вспоминаешь лишь улыбкой. Но  таких пока еще не случалось. И графине уже не терпелось поскорее распаковать этот новый подарок судьбы, чтобы получше рассмотреть и понять, для чего он может ей сгодиться и какую радость принести.
Дожидаясь объявленного часа, она намеренно потушила большую часть свечей  в канделябрах  и задернула шторы. Ни у кого не должно было возникнуть сомнений, что графиня и в самом деле занята тем, о чем еще вечером всех предупредила: усердно молится о смирении  заведомо принесённой прямо в будуар статуе Мадонны… которая, на самом деле,  в данный момент была аккуратно прикрыта сдернутым с кровати тонким  шелковым покрывалом. Ибо оскорблять чем-либо неподобающим взор Пречистой Девы Ада все-таки как-то не решилась бы…
Меж тем, часы, слегка захрипев, мелодично прозвонили две четверти после одиннадцати. И сердце в груди молодой женщины – сколько бы та не убеждала себя, что ничуть не взволнована, а просто хочет немного развлечься и отомстить идиоту-муженьку, вдруг подскочило куда-то в область горла. А затем как-то сразу, как с крутой горки, ухнулось вниз и там замерло.
- Черт… - прижав ладонь к груди, Ада хмыкнула  и вновь подошла к зеркалу, чтобы оценить, как выглядит.  Увиденное в очередной раз не разочаровало. И, добавив образу тщательно продуманной небрежности – слегка распустив на груди тесемки шелковой сорочки, она, впрочем, почти наглухо запахнула полы обильно расшитого тончайшим кружевом пеньюара, поправила волосы и бесшумно  выскользнула на поросший плющом и виноградом балкончик. 
Темная, словно густые чернила, южная ночь,  на пару мгновений  совершенно  ее ослепила. Луна еще не взошла. Как обычно летом,  где-то в зарослях  отчаянно и громко надрывался  на разные голоса целый хор цикад, сквозь стрекот которых Ада даже не сразу расслышала еще одну тихую песню – на языке, впрочем, столь же ей непонятном, как и тот, каким пользовались между собой сверчки.  К этому времени глаза уже почти успели привыкнуть к темноте. И, свесившись через перила балкона, графиня Тебальди, улыбаясь, негромко проговорила:
- Если ты пришел сюда ко мне, то придется далее говорить на каком-нибудь из языков, известных нам  обоим! Я не стану общаться с мужчиной, намерений которого не понимаю.