Этот выход в салон Анны Павловны должен был стать одним из заключительных петербургских раутов перед переездом в Первопрестольную, поэтому Элен, изображая несчастную, но благородную страдалицу, жертву домашней деспотии, пыталась впитать в себя всё внимание досточтимого общества, собравшегося нынешнем вечером в гостиной мадам Шерер.
- Это ужасно, дружочек, Пьер всегда казался мне диким, - вкрадчиво изобразила сочувствие Анна Павловна по-французски, выражая участие, которое заразительно подхватывали окружающие, вторя за энергичной приближённой императрицы Марии Федоровны.   
- О, нет, вам не стоит говорить дурно о моём супруге, каким бы ужасным он ни был, - отозвалась Безухова с брезгливым презрением внутри и безжизненным скорбным спокойствием и псевдостоической мудростью снаружи, порождавших ещё больше отзывчивой фальши, которой в "несветском" обществе была бы грош цена в базарный день.
- Бедняжка, как смиренна и великодушна к этому невежественному человеку! – возмущалась княгиня, стоящая неподалёку, листая с напускным любопытством и совершенно пустым взглядом залежавшийся томик "Персидских писем" Монтескьё. 
За оголённой алебастровой спиной Элен зашелестел осторожный шёпоток:
- Говорят, он избил её до полусмерти и собирается отослать в Москву.
- То-то Элен так бледна. В Пьере больше от купца, нежели от благородного дворянина. Вы слышали, что он толкует о холопах? Будь его воля, все души бы распустил.
Среди жемчужного атласа, тёмного бархата и бриллиантовых бликов, будто меж океанических волн, завиднелось худое лицо мужчины с крупными молодыми морщинами, принадлежавшее одному из светил высших сфер – талантливому дипломату князю Билибину. Непременно изящно-остроумный, он спешил облагодетельствовать гостей новый цитатой, которая должна была разлететься по гостиным столицы. Кто-то ахнул от столь дерзкой критики, которую Билибин бросал на православное воинство, понося заключённый мир.
- Мы выводим войска из Валахии, столько лет в бездну, - едко сокрушался он. - Варшавское герцогство стало у границ своенравным дерзким щенком, норовящим укусить пятки.
Елена Васильевна была сведуща в политике лишь чужеродными умами и мнениями, её слова звучали будто из зеркала и безусловно приходились по нраву собеседникам. Но сейчас появление Билибина особенно раздосадовало её и заставило заскучать. Она хотела статься нынешним вечером важнее замыленного со всех сторон с лета мирного договора. Ропот почти улёгся и вот князь снова воспаляет к нему интерес, меняя акценты.
- Уймитесь, Билибин, от ваших политических изысканий пахнет плесенью, они не новы и вгоняют в сон, - бесцветно заметила Элен, разглядывая гостей. Её взгляд с подлинным любопытством остановился на молодом мужчине с приятным миловидным лицом, он с задором и достоинством общался с одной из дам, которая, краснея, неловко теребила браслет с камеей. 
- Кто этот господин? – поинтересовалась графиня, кивнув Билибину на замеченную пастораль. – Я не видела его раньше.
- Князь Друбецкой, многообещающая личность, ему предрекают прекрасную будущность и блестящую карьеру.
- Представьте меня ему, - безотлагательно заявила Элен, поправив складки шали, оголив округлые мраморные плечи, которые до того кутала, ощущая лёгкую прохладу. Князь подвёл её к знакомому.
- Борис Александрович, я желаю польстить вам знакомством с нашей несравненной Венерой! Елена Васильевна Безухова. Графиня, рад отрекомендовать вам моего знакомца, штабного офицера, князя Бориса Александровича Друбецкого.
Элен сделала реверанс, чуть склонившись, её томная грудь ещё сильнее обнажилась, едва скрываемая расшитым узким лифом, дразня упругой округлостью, словно наливными медовыми яблочками. 
- Не зовите меня Бехуховой, Борис Александрович, нынче мне это что пощёчина, - лишь на мгновение тень омрачила правильные черты её лица, которое вновь озарилось непринуждённой улыбкой. - Вы были в Тильзите? Политика нынче так остра и занимательна! – с воодушевлением поинтересовалась графиня, беря адъютанта под руку и уводя в тихий угол.