Две недели назад, ранним серым утром Анна вошла в свои покои, держа в руках стопку писем. Сев в кресло, она без особого интереса начала разбирать полученную корреспонденцию. Пока ей попалась лишь пара просительных писем, какими всегда заваливали членов свиты августейших особ, да несколько соболезнований, связанных с трагической смертью Деррика. Анна давно перестала вчитываться в подобные послания, потому что зачастую имена отправителей ей ровным счетом ничего не говорили, а текст изобиловал светски любезными, но шаблонными фразами. Отличающийся легкой желтизной бумаги конверт с убористо написанным адресом привлек ее внимание. Это было письмо от ее младшей сестры Ольги. Еще три месяца назад Анна с нетерпением бы села за чтение, а потом, отложив все дела, занялась написанием ответа, но за прошедшее время в их переписке с сестрой появилась нота неловкости. Оля, хоть и придерживающаяся в письмах сочувственного тона из-за потери сестры, явно была рада повороту событий —  Анна вернулась в Россию, и, возможно, уже в этом году приедет погостить домой, заняла влиятельное положение при дворе и сумеет позаботиться о своих сестрах. Найти подходящих слов, чтобы сообщить неприятную правду — ко двору ее вернули, в прямом смысле, из милости, денег не хватает даже на повседневные расходы, и даже собственную судьбу она обустраивает не вполне законными методами — Анна не сумела.

Анна вдруг заметила, что на столе осталось еще одно письмо — от небольшого конверта исходил едва уловимый приятный запах. Повертев конверт в руках, Анна обнаружила на нем имя графини Безуховой, и окончательно перестала понимать происходящее. Разумеется, имя Елены Васильевны было ей знакомо. До отъезда в Англию она пару раз встречала Элен в свете (положение при дворе делало ее если не желанной гостьей, то человеком, вхожим в подобные круги), вроде бы, они даже были представлены друг другу. Если только графиня не решила выразить соболезнования,то Анна едва ли догадывалась, о чем говорилось в письме:

"Дорогая мадам Деррик!
Общество наше весьма страдает от недостатка интересных людей, способных рассказать хоть о чем-то, кроме своих собственных умозаключений. Посему я надеюсь, что вы, памятуя о нашем знакомстве, доставите мне удовольствие и посетите мой небольшой вечер, который состоится…"

Анна отложила письмо, которое дышало таким дружеским расположением, словно она и графиня были старыми приятельницами, а приглашения на вечера к Безуховой давно стали чем-то вроде доброй традиции. Что же, если графиня действительно желает разбавить свое общество новым гостем и услышать рассказы Анны о дальних странствиях, то истории об английской глубинке, нищих крестьянах и тесных корабельных каютах едва ли порадуют взыскательное столичное общество. Но, обдумав поступившее приглашение, Анна все же решила поехать — в конце-концов, где, как не в обществе одной из богатейших и популярнейших светских дам можно увидеть и услышать что-то такое, что станет решающим козырем в ее игре? К тому же, Ее величество почти открыто начала говорить своей камер-фрейлине, что той пора выходить из образа безутешной вдовы, возвращаясь в общество.Просмотрев платья, имеющиеся в гардеробе — сбиться со счету тут точно не удастся — Анна выбрала светлое муслиновое платье с полупрозрачными рукавами. Если нынешняя мода и имеет какие-то преимущества, одно из них явно состоит в том, что простоту легко выдать за невычурное изящество. Но, даже вопреки ее собственному желанию, первый за долгое время выход в свет взволновал девушку, и она еще долго разглядывала себя в зеркале, пытаясь понять, не портит ли платье фигуру, и подбирала аксессуары. Знай она, во что выльется этот визит— наверняка волновалась бы о других вещах.

***
Путешествие по российским дорогам в феврале месяце никогда не назовешь занятием приятным. Но дорога из Москвы в Петербург была едва ли не единственным путем, максимально оснащенным удобствами — станции с отдохнувшими лошадьми, комнатами отдыха и приемлемой едой помогали поддерживать силы на протяжении поездки. К тому же, Анна имела опыт куда более опасных путешествий. Ее спешный отъезд...Впрочем, хотя бы для себя стоит называть вещи своими именами — паническое бегство из Англии было совершено в надежде, что она успеет вернуться на Родину до осенних штормов. Ни одно убеждение Анны не рушилось с таким треском. Она довольно быстро смирилась с тем, что любая вещь, оставленная в тесной каюте — будь то чернильница или фарфоровый набор, подаренный покойным мужем, — упадет и разобьется. Но когда и саму девушку начинало, подобно безделушкам, швырять из стороны в сторону, она в ужасе выбегала из каюты, надеясь найти кого-то из экипажа. Почему-то на ее пути  попадался лишь пожилой матрос Мартин, насквозь пропахший табаком, и всегда произносил свою коронную фразу “Все под контролем, миледи”, но взгляд его говорил совершенно обратное — “Молитесь, и, может, Господь пощадит вашу жизнь”

Прошло всего две недели — и вот она трясется в экипаже, чтобы уже через несколько часов въехать в Москву. Раньше подобная поспешность решений Анне была не свойственна, но, увы, первые месяцы показали, что возможностей у нее крайне мало, а потому не стоит упускать ни одного счастливого шанса. Тем более предложение Элен (так просила называть ее теперь графиня Безухова), казалось, содержало одни преимущества — все дорожные расходы та брала на себя, то ли от кого-то узнав, то ли догадавшись, что финансовое положение Анны оставляет желать лучшего. Денежное вознаграждение, обещанное графиней, превзошло все  ожидания, а возможность неделю гостить в особняке Безуховых, где собирается влиятельное московское общество, была к нему приятным дополнением. И, — что сыграло для Анны едва ли не решающую роль, — она, в кое-то веки, понимала суть дела, в котором ей предстоит принять участие. Все, что касалось политики, было для нее темной областью, игрой со множеством действующих лиц, в которой никто не делился планами, а лишь диктовал условия. Ситуация же, о которой ей рассказала Элен, была банальна, и от того предельно понятна. Правда, оставалось непонятным, зачем самой Элен вся эта авантюра. Но строгий взгляд собеседницы, брошенный, когда Анна попыталась вывести разговор на эту тему, недвусмысленно сообщил, что платят ей не за лишние вопросы. Решив, что ее задача состоит не в обретении истинных смыслов этой истории, а лишь в выполнении своей части и получении денег, Анна с интересом уставилась в окно, словно ожидая, что Первопрестольная возникнет из ниоткуда.

Анна в изнеможении откинулась на спинку сидения экипажа — бессмысленные попытки придать удобное положение затекшему, словно превратившемуся в камень телу. Хотя не было еще и шести часов, вьюжная февральская тьма уже окутала землю, стерев очерченную людьми грань между днем, вечером и ночью, тем самым лишив Анну последнего развлечения — возможности смотреть в окно. Про себя Анна уже успела обругать долговязого пройду-трактирщика с последней станции, заверившего ее, что через два часа они непременно доберутся до Москвы. Каждый возникающий в темноте огонек давал Анне ложную надежду, обещая конец тяжелой дороги, но в итоге оказываясь очередной деревней, на смену которой приходил лес или поле.

Грели девушку, в прямом и переносном смысле, лишь мысли о предстоящем отдыхе.Вероятно, они с Элен уладят все дела за считанные дни, но ситуация требует выждать хотя бы неделю, прежде, чем пускаться в обратный путь. Знатная дама, проделавшее почти недельное путешествие, чтобы провести в незнакомом городе пару дней, вызовет слишком много вопросов. А если учесть наличность, которая совсем скоро пополнит ее кошелек, у Анны будет масса способов приятно провести время. Она любила большие города. Широкие улицы, дарящие странное чувство свободы, когда по ним гуляешь. Потоки людей — их так много, что найти кого-то, по-настоящему выделяющегося из толпы, сложно, а потому, в отличие от  двора, здесь почти никому нет ни до кого дела. За раздумьями Анна и не заметила, как крошечные точки света снова начинают плясать по замерзшему окну, а затем появились и едва различимые силуэты города.

Составить представление о Первопрестольной девушка так и не успела, разве что удивилась количеству резких и неожиданных поворотов, а также постоянному чередованию въездов и достаточно крутых спусков — после геометрически правильных улиц Петербурга подобная круговерть с трудом ассоциировалась со вторым городом Российской империи. Наконец, экипаж остановился, и кучер приоткрыл дверь:

— Приехали, мадам, особняк Безуховых.

Позволив кучеру позаботиться о багаже, Анна с быстротой, какую позволяли затекшие за много часов неподвижности ноги, направилась к парадному входу. То, что она может предстать перед взыскательным обществом графини Безуховой в старом дорожном платье и растрепавшейся прической, почти не водновало девушку — единственным, о чем она сейчас могла думать, были тепло камина и удобное кресло. Лакей, взглянувший на путешественницу с нотой недоверия, уже было направился в ее сторону, как откуда-то из глубины комнат вдруг раздался громкий, словно тщательно отрепетированный голос хозяйки дома.

Анна обернулась и увидела спешащую к ней навстречу Элен. Графиня Безухова, казалось, буквально тонула в блеске — переливающаяся от отблесков свечей светлая тафта платья, небольшое, но буквально усыпанное драгоценными камнями ожерелье, перстни на тонких длинных пальцах. Впрочем, Элен светилась и вне зависимости от этих изысков гардероба — так светятся лишь светские дамы, уверенные в том, что могут вызывать восхищение в любой обстановке, будь то светский вечер при дворе или гостиная собственного особняка.

Графиня буквально завалила ее градом реплик, к которым Анна не очень-то и прислушивалась — хватало и интонации, чтобы понять, что собеседница всеми доступными способами выражает свое восхищение тем фактом, что долгожданная гостья наконец появилась на пороге ее дома. Девушка вдруг поняла, что Элен напоминает ей талантливую актрису в посредственном спектакле — уровень постановки, конечно же, не заставит спутать представление с реальностью, но наблюдать за происходящим приятно.

Неприязнь девушка почувствовала лишь тогда, когда графиня, окончательно войдя в роль заботливой подруги, принялась стаскивать с нее шапку. Из собеседника, остающегося в стороне, графиня превратилась, в прямом смысле, в человека из плоти и крови, и не сказать, чтобы это было приятно. Аромат духов — приятная сладость на расстоянии, и удушающая тяжесть вблизи — непроизвольно напомнил Анне  запахи дорогих ей людей, которые она уже никогда не сможет почувствовать: накрахмаленные воротники матери; прохладная, словно впитавшая в себя весь туман и сырость Англии, кожа мужа. Слава Богу, Элен не пришло в голову запечатлеть на ее щеке дружеский поцелуй — в противном случае, Анна бы не ручалась за свою выдержку. Но девушка быстро сумела подавить в себе неприязнь, и любезно улыбнулась:

— Элен, ваш теплый прием буквально открывает во мне второе дыхание.

Банальность на банальность — практически завязка беседы.

Озвучив приятную фразу об ужине, графиня поволокла ее чередой комнат. Анна никогда не могла взять в толк, зачем людям такое огромное их количество. Разумеется, их имение в Вознесенском тоже было не маленьким, но построен их дом был еще в те практичные времена, когда каждую новую комнату закладывали в проект, лишь убедившись в ее необходимости. Но каждая комната в доме Элен, обставленная со всей возможной роскошью, казалось, служила единственной цели — показать, что Безуховы могут это себе позволить. Анна не сомневалась, что каждое из этих парадных помещений носило свое громкое наименование — вот эта комната, вся в  отливах благородного изумруда, вполне могла бы зваться salon d'émeraude. Известие о том, что разговор об их деле будет отложен, не слишком огорчило обычно пунктуальную Анну — она настолько устала, что едва ли сумеет сосредоточиться на чем-то серьезном.

— Право, графиня, вы говорите так, будто уже много месяцев томитесь в глуши, хотя не прошло и месяца после вашего отъезда из Петербурга, да и в московском особняке Безуховых, могу поспорить, собирается общество не менее взыскательное, — разумеется, Анна и не думала делится действительно интересными новостями, услышанными за последние дни в столице. Информация, превращенная в сплетню, лишается всякой полезности. А пересказать все те однообразные разговоры, которые вели фрейлины, коротая дежурство у императрицы, не представляло сложности. — Ах, да будто бы вы не знаете наш столичный свет: мусолят старое в ожидании свежей крови. По-прежнему сокрушаются о сгоревшем театре, будто у нас нет других мест, где дамы могут хвастать своими туалетами, а кавалеры — бросать томные взгляды на молодых княжен.