Вечер, который обещал быть самым запоминающимся вечером в жизни юной девицы, закончился провалом. Фиаско и позором на всю столицу. Вчера сразу после бала Вера со слезами упала в кровать, чувствуя себя второстепенной героиней какого-то глупого романа, которой предпочитают другую. Да так, обнимая подушку и заснула.
Проснулась девушка ранним утром, с тяжёлой головой от суетливой беготни тётушки и Сони. И далеко не сразу поняла, что происходит. Но воспоминания не заставили себя долго ждать. Накатило разом. Вера вспомнила и ярмарку, и то, как она переживала за Соню, и то как ослепительно хорош был Михайло Андреевич верхом на своём буцефале, обещавший вызволить девицу из любой беды. И блистательны бал, и блеск тысячи свечей, и трепетное, трогательное и горячее объяснение в чувствах... И своё стыдливое бегство.
Пока её одевали и причёсывали, Оболенская ещё держалась. Давила рвущиеся из горла рыдания, снова вызывая в голове воспоминания о вчерашнем балу в Царском. Но рядом была Марья Петровна с её неугомонным характером, которая то причитала, то возмущалась, в общем бессмысленно сотрясала воздух, не замечая душевные терзания Веры. Последней каплей была брошенная фраза:
- Если бы, Сонечка, ты была на месте Веры, - приговаривала генеральша, распоряжаясь об укладке вещей. - То такого бы никогда не случилось.
И на Оболенскую накатила самая настоящая ярость.
Первыми под раздачу попали Марья Петровна и Соня. Вера попыталась выгнать прочь и тётушку с её сборами, и Софи с её якобы успокоительными разговорами. И с первого раза ей это не удалось. Впрочем, не удалось и со второго. Тогда в бой пошла тяжёлая конница. Первой в неравной борьбе погибла ваза с цветами. Княжна так громко шарахнула её об пол, что в комнате разом наступила тишина. Вера чётко и ясно дала понять, что хочет остаться одна. Но и тут её снова не поняли. Дальше в стену полетела чашка, следом блюдце, и если бы обе женщины не ретировалсь тот час за дверь, то продолжили бы страдать другие хрупкие предметы в комнате. Не помогли даже увещевание о том, что это гостиничное имущество, за которое придётся платить. Вере было наплевать. Несправедливо обиженную девушку волновали только её личные переживания.
Девушка ходила, как загнанный зверь по клетке, то и дело наступая на осколки собственных же последствий гнева и обрывки цветов, что когда-то мирно покоились в вазе.
Но долго так продолжаться не могло, и скоро Вера выдохлась. Её охватила досада, а потом и вовсе снова накатила какая-то глухая печаль. Девушка упала на софу, обняла подушку и стала думать о том, как обманчива внешняя оболочка, под которой может скрываться самая гнилая на свете душа. Как падки мужчины на фальшивый блеск и как в принципе несправедлив этот ужасный мир. А ещё о том, что как хорошо, что они не успели перебраться в Царский. Уехать из дворца генерал-губернатора при данных обстоятельствах было более проблематично и позорно, чем просто из гостиницы. В которую они вчера въехали с таким скандалом.
Погруженная в собственные мысли, Вера даже не заметила, как в двери постучали.

А в глазах у тебя неземная печаль.
Ты сильная птица, но мне тебя жаль.

Постепенно мысли девушки переметнулись на какие-то другие отвлеченные предметы. О ярмарке, о зиме и до обидного солнечной погоде. О том, что дожидаться подорожную, возможно, придётся не один день. О том, что лучше бы они вовсе никуда не ехали. Мысленно Вера обвиняла в этой поездке сестру, которая была особенно настойчива с тётушкой и крайне убедительно уговаривала отца, чтобы он их отпустил. И сама забывала о том, как ей ужасно хотелось вырваться из привычной и уже порядком наскучившей обстановки.
А ещё Вера подумала о том, что у неё с утра и маковой соринки во рту не было. Со всеми этими душевными терзаниями и битой посуды, было как-то не до утреннего чая. Но девушка поймала себя на мысли, что не смотря на то, что она пропустила и ужин, и завтрак, есть совсем не хотелось.
В голове всплыл образ прекрасного обеда в Царском, которым они с сестрой и Марьей Петровной угощались вчера. Как любезен и галантен был генерал, и как упоительно прекрасны были его большие глаза. К горлу Верочки опять подкатился ком, в глазах застыли слёзы.
В эту минуту Вера услышала голос и хруст жалких остатков то ли вазы, то ли блюдца. Маленькая княжна показалась из-за спинки софы, одной рукой прижимая к себе подушку, будто это был её спасательный круг.
- Евгений! - Вырвалось из её уст. Вера игнорируя все правила приличия и тот факт, что она княжна, в пару движений легко перемахнула через спинку софы. Подушка была отброшена куда-то в сторону. Беспорядку в комнате от того не сильно прибавилось. И Оболенская а несколько решительных шагов, под которым хрустел битый фарфор, оказалась рядом с кузеном. Девушка, встав на цыпочки, обвила руками жилистую шею мужчины, утыкаясь носом в плечо. Из глаз её снова потекли горячие и солёные слёзы обиды. - Как хорошо, что ты приехал... - Слышалось сквозь сдавленное рыдание. - Я бы тут... одна, наверное... - Всхлип. - Наверное бы умерла!
По крайней мере на душе у маленькой княжны скреблись такие кошки, что девушка была крайне близка к состоянию близкому если не умереть от душевного горя, то навредить себе. Ну или попытаться разбить ещё парочку хрупких предметов в комнате. И сейчас Веру мало волновало, какими судьбами вообще Евгений оказался в Киеве. Оболенской казалось, что всё правильно - когда ей плохо, пребывает её верный рыцарь, чтобы спасти её от всего... этого.

Вера не сопротивлялась совсем. Она лишь крепко держалась за Евгения, смутно понимая, что брат подхватил её и куда-то несёт. Оказавшись снова на софе, как единственном безопасном островке в море опасности, девушка подобрала под себя ноги, подвинувшись на самый угол. Она снова обняла подушку, теперь уже другую, так как прошлая потонула где-то в комнате. Оболенская больше не плакала, лишь всхлипывала по инерции. Сначала ей показалось, что она не сможет вымолвить при Евгении ни словечка, но потом поняла, что кажется уже всё выплакала. Слёзы больше не душили её. Осталась только глухая боль и жгучая обида. А еще ужасное чувство неполноценности.
Девочка загнанным зверем смотрела на брата. Наблюдала пустым взглядом за тем, как пальцы его пытаются расстегнуть непослушные пуговицы на промерзшей шинели. Она даже не почувствовала холода, когда обнимала его. Быть может потому что она сейчас горела. Это было видно по румянцу на щеках.
Вера завороженно наблюдала за тем, как Евгений присел на колени перед ней, оказавшись чуть ниже уровня её глаз, и серьёзно посмотрел на неё. И почему-то Оболенской показалось, что брат приехал не успокаивать и спасать её, а наоборот отчитывать за что-то.
В конце концов, набравшись смелости и решительности, Вера, с трудом подбирая слова, начала рассказывать о событиях прошедших дней. О том, как к ним в Кощино приехала Марья Петровна, как они с Соней на силу уговорили отца отпустить их вместе с тёткой. О том, как в первый же день ярмарки потерялась Софи и с какими приключениями они пытались найти её непутёвую сестру. И чем дальше шёл её рассказ, тем больше в голосе Веры прибавилось красок и жизни. При этом девушка старалась, чтобы повествование её было беспристрастным, хотя это и было невероятно сложно. Постепенно рассказ переместился ко вчерашнему вечеру.
- Михайло Андреевич был чрезвычайно любезен и внимателен весь вечер, но не только как хозяин приёма. - Вера опустила взгляд, сжимая пальцами уголок подушки. Было видно, что каждое слово ей даётся с титаническим усилием. - В какой-то момент мы остались с ним наедине, и он изъявил пылкое желание связать со мною всю свою жизнь узами законного брака... - От слов Веры веяло неким официозом, но ей было так проще говорить. - Чуть позже он повторил это предложение при тётушке. - Вера подняла глаза на кузена. - Я просто не могла отказать! - В голосе её прозвучало отчаяние. И она вновь опустила глаза. - Тётушка со своим бурным характером тут же разнесла новость о помолвке между всеми гостями. Соня была похожа на раздувшуюся от важности индюшку. - Вот тут проскользнула злость маленькой княжны на свою родственницу. На обеих. - А потом... - К горлу вновь подкатил комок. Голос Веры чуть сел, она говорила глухо, зло и отрывисто. - На порог Царского заявилась, как потом нам сказали, давняя зазноба сердца генерала. И он забыл и про меня, и про свои обязательства и про то, что буквально мгновение назад гости пили за будущую свадьбу! - Она подняла глаза. Отчаяние вновь сменилось яростью. Подушка под пальцами сминалась, тонкая ткань едва выдерживала. - Он выставил меня провинциальной дурочкой перед всем Киевом! - Княжна начала задыхаться от своей злости. - Меня и всю нашу семью!