Когда собственное творение превосходит мастера, стремиться, кажется, больше не к чему. Только к тому, чтобы закончить то, что одновременно и убьет, и увековечит.
Вольфганг Амадей Моцарт, несмотря на жар, нервно ходил по комнате и диктовал ученику свой последний реквием. Мелодия лилась из него. Нет, скорее исторгалась, забирая вместе с каждой нотой часть его жизни. Но композитор не мог остановиться. Легче было остановить поток реки, чем реквием, рвущийся наружу.
Некогда блиставший в лучах славы, теперь Моцарт был намеренно забыт всеми. Оставлен. Отвергнут. Обречен на нищету, довольствуясь мелкими заказами и уроками музыки. Душа гения не выдержала такого гнета и подкосилась, как тонкое деревце на ветру. Он ослаб и, откровенно говоря, был теперь сильно болен.
И вот он бродил по скромно убранной комнате, диктуя или, если не мог связать слов, напевая реквием. Талантливый ученик на лету ловил его мысли, фиксируя их на нотоносце. Моцарт уже решил, что именно он продолжит реквием, если...
- Ля, фа, ре, ре, до! - напел Моцарт, слабея с каждой нотой. Диктовка занимала все больше и больше сил, и это пугало его милую Констанцию, которая с трепетом пыталась накинуть на его плечи одеяло: начался декабрь, а средств на топку печи не было; в доме стоял нездоровый холод. Композитор капризно сбрасывал одеяло, ласково отгоняя супругу. Он чувствовал, что у него осталось не так много времени. Нужно успеть...
Тот заказ... И черный человек. Неизвестный заказал этот реквием, не пожелав представиться. Но он вручил отличный гонорар, и было преступлением отказаться, когда на руках больные жена и дети.
Теперь Моцарт был уверен, что сама Смерть заказала музыку на его похороны. Образ Смерти все чаще являлся ему во снах и в моменты жара вспоминался в бреду.
Наброски и черновики были давно готовы... Это поможет ученикам. Работы еще много, а он уже так слаб.
- Вступление. Легато. И потом хор, - слабым голосом диктует Вольфганг, делает пару шагов. Боль пронизывает спину и живот, с именем супруги на устах музыкант падает. Констанция подбегает к нему и помогает ему забраться на постель. Рассудок помутнел. Моцарт не столько слышит, сколько чувствует, как жена прогоняет ученика, и тоскливо вздыхает. Милая Констанция снова не дает ему работать.
А мелодия всё льется, распирая изнутри и причиняя невыразимую боль. Моцарт стонет, пугая детей в соседней комнате. Они плачут, вслед за ними плачет Констанция.
- Не плачь, любовь моя, - справившись с приступом боли, слабо произносит композитор. - За мой реквием хорошо заплатят, так что я смогу обеспечить тебя даже с того света.
- Ах, Вольфганг, как ты можешь так говорить! - с болью восклицает супруга, заворачивая музыканта в одеяло. - Молю тебя, поспи, ты совсем слаб.
Моцарт не отвечает. Он не услышал Констанцию за пеленой музыки, затмившей его разум. Жена горько вздыхает, задувает свечу у его постели и уходит заниматься детьми. Вольфганг забывается, теряя нить времени. Он не может понять, почему секунды длятся вечность, но часы пролетают мгновенно, стоит ему моргнуть. Он вертится и ерзает на постели, поскуливая. Реквием рвется изнутри, заполняя уже не только разум, но и всё его существо. Он слышит мелодию с самих небес. Он видит ангела, поющего партию хора, и протягивает к нему руку сквозь темноту.
[ava]http://s3.uploads.ru/IC83a.jpg[/ava][nic]Wolfgang Mozart[/nic][sta]любовь — это душа гения[/sta]

Видения кружили над его головой, создавая калейдоскоп образов и красок. Некоторые из них озаряли темную комнату ярким светом, они простирали к композитору руки, словно для объятий, а из их уст лилась музыка - это были ангелы. Моцарт тянулся к ним, но непонятная ему теперь тяжесть приковывала его к постели. Собственное тело казалось слишком тяжелым, когда душа рвалась ввысь, к небесам, где уже играл его реквием.
От трепетного шепота ангелов музыканта бросило и в дрожь, и в жар. Его знобило и трясло, но он упрямо отвергал одеяло, отбрасывая его как преграду на пути к небесам. Мысленно он уже был там. Он теперь не был композитором. Он растворился в музыке. Нет, он сам стал музыкой.
Попытка напеть мелодию превратилась в стон. Новый приступ боли словно вырвал музыку из горла, не оставив ничего взамен. Мучаясь, Моцарт заерзал в постели, ворочаясь и сминая белье и одеяло. Ангелы пропали, и в опустелой спальне стало страшно.
В комнате становится светлее. У него посетители.
- Констанция, любовь моя, ты здесь! - радостным, но слабым голосом восклицает композитор. С приходом супруги становится не так жутко. Моцарт поворачивается не сразу, а повернувшись, будто не слышит ее слов, а также не видит представленного Констанцией гостя. Тому есть оправдание - глаза Моцарта еще не привыкли к свету, а сознание не пробудилось полностью.
- Любовь моя, как я тебе рад, - как ребенок, ластящийся к матери, он прижимается лбом к луке жены, которая обеспокоенно садится рядом, виновато и вместе с тем предостерегающе поглядывая на капельмейстера.
- Ох, Вольфганг, у тебя жар...
- Это ничего, моя милая, просто дай мне немного воды.
Констанция послушно наливает из кувшина воды и протягивает мужу кружку, которую тот с жадностью осушает.
- Наверное, сейчас не самое лучшее время, вам стоит уйти, герр придворный капельмейстер, - произносит Констанция. Только теперь Моцарт поднимает взгляд, с удивлением обнаружив гостя. Узнав его, он озаряется улыбкой, взгляд его блестит.
- Сальери! - Моцарт забывает о недуге и пытается подняться, поначалу немного неуклюже. - Мой милый друг Сальери! Как вы? Я так давно вас не видел!
С искренним рвением композитор вырывается из объятий жены, которая тщетно пыталась его уложить обратно, встает на ноги, слегка покачиваясь, подходит к Сальери, светясь дружелюбием, и крепко - насколько хватает сил - пожимает капельмейстеру руку. - Какие новости в опере? Что нынче идет на сцене? Как здоровье Его Величества?..
Из Моцарта, так долго пребывавшего в уединении, так и сыпятся вопросы. Ему все интересно. Кажется, он спал лет десять и ровно ничего не знает о том, что происходит за пределами его спальни. Привыкнув к бурной жизни в кругах общества, он угнетен одиночеством. Появление Сальери придает ему сил.
[ava]http://s3.uploads.ru/IC83a.jpg[/ava][nic]Wolfgang Mozart[/nic][sta]любовь — это душа гения[/sta]

Талант и, что важнее, внутренняя светлая энергия Моцарта были воистину сильнее его самого. Даже будучи совсем слабым, в буквальном смысле находясь на смертном одре - наверное, уже никто не сомневался в этом, - он, вдохновленный появлением старого коллеги и, как он полагал, друга, нашел в себе силы, чтобы выбраться из постели и, более того, на собственных ногах подойти к гостю, чтобы с энтузиазмом его поприветствовать. Сальери, конечно, успел немного постареть, но Моцарт не замечал этого, ослепленный и своим недугом, и многочисленными помутнениями разума, вызванными оным. Для него Сальери остался незаменимым спутником его триумфа, его лучших дней, вершины его творчества. И его присутствие теперь напомнило о тех днях и зарядило той энергией, что билась в душе композитора всё это время, и только с недавних пор начала затухать.
Холодность Сальери расстраивает Вольфганга. Только потом он замечает, что придворный капельмейстер всего лишь перевел внимание на его супругу. Манипуляции Сальери с деньгами композитор то ли не заметил, то ли, заметив, мгновенно забыл, не в состоянии долго удерживать внимание на чем-то, тем более столь мелочном. Он рвался поговорить с давним товарищем - пока еще может говорить.
Но тот насилу укладывает его обратно в постель. Едва вырвавшийся из этого плена одеял и простыней Вольфганг сопротивляется, упрямясь, но быстро поддается, по-прежнему уважая Сальери. Словно ребенок под давлением родителей, он послушно ложиться, но все еще не отрывает глаз от гостя в желании услышать его рассказ.
- О да, Его Величеству очень повезло, передавайте ему мою признательность... - негромко, но восторженно реагирует Моцарт и ерзает, с трудом удерживая себя на месте. Он сам не понимает, за что он должен быть признателен королю, но типичные фразы, обычные для королевского двора, невольно вылетают из него, как и воспоминания о былом своем триумфе.
Вопрос о состоянии композитор будто не слышит, замечтавшись. Да если бы и услышал, вряд ли смог ответить. Он уже не помнил, сколько длится его болезнь, и не помнит даже, как она началась. В забытьи минуты превращались в часы, а часы - в дни, так что он просто не мог определить точно. Понятие времени перестало для него существовать.
- Даже вы уже слышали об этом, Сальери, - цепляется Моцарт за последний вопрос, и глаза его загораются. - О Вена, город слухов! Наверняка вам рассказали всё неправильно, уж я знаю этот город, как никто другой...
Моцарт в запале схватил Сальери за рукав и заговорил вкрадчиво.
- Однажды поздним вечером ко мне пришел человек. Весь в черном, в капюшоне, так что даже не видно было его лица. Голос мрачный, холодный, страшный, как из самого ада. Он не пожелал зайти в дом, лишь протянул кошель и приказал написать реквием. Сказал работать усердно, ибо заказчик очень разборчив...
Моцарт затих, сделав паузу, словно не решаясь продолжать. Но все же решился.
- Сальери, мой милый друг... Мой заказчик - сама Смерть. А тот человек - ее верный слуга.
Вольфганг поморщился болезненно, невольно хватаясь за живот, но, сделав усилие, ободряюще улыбнулся гостю, хотя в глазах его все еще была боль. И немного безумия. Композитор странно, изучающе посмотрел на Сальери. И произнес тихо, практически шепотом.
- Друг мой... Знаете, я не успею закончить свой реквием. Надеюсь, вы сможете меня простить...
[ava]http://s3.uploads.ru/IC83a.jpg[/ava][nic]Wolfgang Mozart[/nic][sta]любовь — это душа гения[/sta]

Моцарт уже не скрывает, что ему страшно. Он чувствует, что конец близок, он чувствует, как ему становится холоднее даже в одеяле. Он решается поделиться своим страхом с Сальери, он разговаривает с ним предельно честно, ведь нет никого честнее либо пьяницы, либо умирающего. Но Сальери не слышит его, точнее, не хочет слышать. Никто не верит бедному Вольфгангу, никто не хочет думать о его смерти.
Однако же, я изрядно повеселюсь, потешаясь над вами с небес и твердя: "я же говорил!" - мысленно усмехается Моцарт и лучезарно, превозмогая боль и жар, улыбается старому товарищу. Его довольный, как может показаться, вид, подсказывает еще и то, что Моцарт не в силах сдержать своего высокомерия: не кто иной, а сама Смерть пришла к нему. Много ли творцов может этим похвастаться? За иными приходит палач под руку с гильотиной, за иными - старость. А за ним - за Иоганном Хризостомом Вольфгангом Готтлибом Моцартом - пришла сама Смерть, лично, без посредников. Есть, чем гордиться. Австриец улыбался, думая о том, что даже умрет он - красиво. Ему очень нравилось производить сильное впечатление.
- Это пустое, Моцарт. Выбросьте эти ужасные мысли из головы. Вам рано умирать, друг мой!
Моцарт закрывает глаза, губы его растягиваются - теперь он походит на довольного кота. Композитор смакует слова "друг мой", не осознав, кажется, сути того, что говорил Сальери. Однако музыкант отзывается, вяло, но с таким искренним взглядом, что могло почудиться, будто он смотрит в самую душу.
- Это вам рано, Сальери, вам еще столько всего предстоит написать... А я уже написал все, что мог. Мне... пора.
Речь композитора все больше напоминает бред, но взгляд осознанный, четкий, но блестящий от болезни.
- Не говорите ерунды! Вы закончите его. Вы поправитесь и напишете еще сотню гениальных творений! Вы поправитесь, Моцарт. Слышите меня?
- Вы так милы, Сальери, - с какой-то детской наивностью Моцарт смотрит на друга и в порыве жмет его руку. Ему хочется снова сказать о том, что это конец, он чувствует это, но он видит, что Сальери снова его не услышит. Хоть Сальери и потрясающий композитор и музыкант, к словам Моцарта он глух. Как и другие, он хочет верить в лучший исход. Вольфганг вздыхает и решает дать ему такую возможность. Ушли времена, когда ему нравилось спорить с теми, кто не собирается менять свое мнение.
- Я верю вам, друг мой. Я поправлюсь и допишу реквием. И тогда и вы, и весь двор лопнете от зависти.
Моцарт тихо смеется, причиняя самому себе невыносимую боль. Его смех быстро затихает, он не выдерживает и меняется в лице, не в силах скрывать свои страдания.
- Kyrie eleison... Christe eleison...* - исступленно шепчет композитор, хватаясь за живот, и издает стон боли. Реквием всей своей мощью ударил у него в сознании, оглушая. Моцарт мотает головой, силясь остановить поток музыки, который становился тем громче, чем ему больнее, но ничего не выходило.
- Констанция, любовь моя? Где Констанция? - в полубреду он мечется по постели, призывая к последней своей надежде. Супруга умела заглушить его страдания, а теперь он не находил ее рядом и, словно брошенный и раненный зверь, ерзал и скулил.
Немного опомнившись, Моцарт хватает Сальери за рукав.
- Прошу вас, друг мой, присмотрите за моей семьей, не оставьте их... Не дайте им продать реквием за бесценок, он бесценен! Я отдал за него жизнь!
Вновь простонав, Моцарт отпустил руку товарища, свернулся и повернулся набок, жалобно поглядывая на Сальери, невербально моля о помощи.

*Господи, помилуй. Христос, помилуй - слова из второй части реквиема.
[ava]http://s3.uploads.ru/IC83a.jpg[/ava][nic]Wolfgang Mozart[/nic][sta]любовь — это душа гения[/sta]

Моцарт смотрит с несказанной благодарностью на своего одновременно соперника, друга и брата по призванию. Сердце его наполняется надеждой и верой.
- Сальери, вы ангел! Вы спаситель! Спасибо вам за все!
Будь Вольфганг в лучшем здравии, Сальери бы уже оказался в плену его объятий. Но музыкант лишь протягивает руку в жесте признательности... и резко отдергивает ее.
Боль пронизывает настолько, что заглушает музыку в голове, и вскоре ее становится совсем не слышно. Моцарт в ужасе. Со звуками реквиема ему было легче, а теперь совсем не на что отвлечься, не на что переключить свое внимание. Только Сальери, столь любезно приглядывающий за ним.
- Ох, Сальери, милый Сальери. Вы потрясающий человек. Я буду молиться за вас.
Пожалуй, это последняя осмысленная и законченная фраза австрийского композитора. Боль заглушает его, и он сворачивается, как младенец, не в силах сдержать мучительного стона. Вновь поднимается жар, и музыканта охватывает бред.
Снова он видит черного человека и его леденящий душу голос, снова тот протягивает деньги и Вольфганг рад - он сможет прокормит семью. Однако... Эти деньги он так и не отработал. Муки совести вкупе с физической болью заставляют его разразиться рыданиями.
С его губ между стонами боли слетают уже знакомые слова и имена. "Реквием", "черный человек", "деньги", "семья", "дети", "музыка", "Вена", "Констанция", "Сальери". Все это мешается в единый поток сознания, и остается только догадываться, что творится в голове композитора.
А в его голове - ангелы. Они снова поют, заглушая боль, они сияют от света, но не слепят, а согревают, они манят его к себе, и он тянет к ним руку, которая стала невыносимо тяжелой. У него не хватает сил даже на это движение.
Боль отступает. Ангелы исчезают, а на их месте Вольфган видит испуганное лицо супруги.
- Констанция!.. - хрипло произносит он и ласково улыбается ей. - Любовь моя...
Она что-то говорит, но он не может разобрать ее слов. Он видит ее слезы, и сердце его сжимается. Бедная Констанция. Как он может ее покинуть?.. Ангелы, позвольте мне остаться...
Моцарт не замечает, как за спиной супруги только что прибывший доктор печально качает головой - надежды нет.
Жар проходит, но... становится холодно. Моцарт зябко хватается за одеяло, но оно не греет его.
Ангелы, пожалуйста, я нужен здесь...
Но они не слушают. Они, жестокие, поют все громче, притягивают его в свои объятия, и Моцарт ощущает, как он невольно отрывается от земли навстречу им. На глаза его наворачиваются слезы, а райский хор все громче, громче... Тело, только что настолько тяжелое, что он не в силах был пошевелить и пальцем, теперь становится воздушно-невесомым, и Вольфганг с легкостью достает до облаков, туда, где поют его реквием, забыв о всем бренном там, внизу.
Он уже среди ангелов. Он есть ангел. Он есть небо. Он есть музыка.

Huic ergo parce, Deus,
Pie Jesu Domine,
Dona eis requiem.
Amen.
[ava]http://s3.uploads.ru/IC83a.jpg[/ava][nic]Wolfgang Mozart[/nic][sta]любовь — это душа гения[/sta]