Trop de notes

Страница: 1

Тема закрыта

Сообщений 1 страница 11 из 11

Поделиться12016-10-26 21:47:24

Автор: Henri Bertrand
Aux armes!
лз:
Анри Гасьен Бертран
Титул и звание: адъютант Наполеона I, граф; дивизионный генерал;
Возраст: 39 лет;
Лояльность: Франция;
Сердце отдано: долгу и чести.
Сообщений: 1025
Уважение: +140
Провел на форуме:
6 дней 3 часа
Последний визит:
2018-10-27 01:37:54

Название фэндома: Mozart
Рейтинг: pg-13
Участники: Antonio Salieri, Wolfgang Mozart
Время, место: 1782 год, Вена
Обстоятельства: Чтобы проконтролировать творчество набирающего популярность композитора, Сальери посещает одну из его репетиций, не подозревая, что это может изменить его мировоззрение, если не жизнь.

Где ж правота, когда священный дар,
Когда бессмертный гений — не в награду
Любви горящей, самоотверженья,
Трудов, усердия, молений послан —
А озаряет голову безумца,
Гуляки праздного?.. О Моцарт, Моцарт!
[ava]http://s3.uploads.ru/IC83a.jpg[/ava]
[nic]Wolfgang Mozart[/nic]
[sta]любовь — это душа гения[/sta]

Поделиться22016-10-26 21:50:06

Автор: Henri Bertrand
Aux armes!
лз:
Анри Гасьен Бертран
Титул и звание: адъютант Наполеона I, граф; дивизионный генерал;
Возраст: 39 лет;
Лояльность: Франция;
Сердце отдано: долгу и чести.
Сообщений: 1025
Уважение: +140
Провел на форуме:
6 дней 3 часа
Последний визит:
2018-10-27 01:37:54

Приезд - если не сказать побег - в Вену был действительно верным решением. Мечты и надежды Моцарта воплощались в реальность со скоростью полета выбравшейся из клетки на свободу птицы. Наконец он получил заслуженное признание, и его душа трепетала восторженной бабочкой от предвкушений очередных триумфов. Музыка шла светлым и легким потоком, подгоняемая вдохновением и не единичными заказами.
Как же радостно было оставить все невзгоды позади. Вольфганг растворился в своем успехе так же, как растворился в Вене вместе с ее роскошью и удовольствиями.
Но несмотря на головокружительную славу, он оставался в первую очередь музыкантом, его жизнь и материальное положение зависели, конечно же, от количества и качества заказов на музыку.
За "Похищение из Сераля" Моцарт взялся с большим вдохновением. Сам император назначил дату премьеры, и отлынивать от работы было бы просто преступлением. Благо, вдохновение не покидало композитора в это важное время. Увертюра была готова в мгновение ока. Возбужденный творческим порывом, Моцарт суетился, желая подготовить всё как можно скорее. В его голове уже давно была готова вся партитура, и оркестр уже водил смычками по мановению его руки. Но - о досада! - партитуру необходимо было заносить на бумагу, а оркестру нужно было время на ее изучение и освоение. Эти очевидные вещи казались Моцарту ужасной медлительностью и раздражали его. Ему казалось нелепым, что музыканты не в состоянии сразу понять, что от них требуется. Изучать партитуру? Зачем? Разве вы не слышите этот волшебный поток нот? Они сами подсказывают, что будет дальше. Достаточно просто идти по тропинке, которую подсказывает мелодия. Но нет, им, глупцам, нужны топографические карты даже на прямой дороге, на которой спокойно разойдутся две кареты.
Тем не менее, к первым репетициям партитуры были готовы, а музыканты получили возможность ознакомиться с ними. Однако, увы, они еще не перестали путаться. Играли громче или тише, чем нужно, либо слишком грубо там, где нужно было выводить трель столь нежную, как рука матери. Объяснениям молодого композитора и дирижера музыканты внимали с усердием, но мгновенно забывали его наставления.
Вольфганг всё больше раздражался. Он ощущал, как уходит дух музыки, что придавал ему сил, и злился еще больше.
Господин Штефани, автор либретто, относился к композитору с восторгом и трепетом. Заметив перемены настроения юного гения, он спешил его успокоить - хотя бы ради успеха их совместного произведения. Иногда ему это удавалось, и репетиция продолжалась.
Однако после того, как Штефани как будто между прочим заметил, что сегодня их может посетить важный человек, от которого, возможно, будет зависеть будущее оперы, Моцарт совершенно рассердился. Бросив палочку дирижера на пол, он гневно заходил по зале, закутавшись в сюртук и нахохлившись, пока Штефани испуганно носился за ним и извинялся за несвоевременность новости.
Моцарт злился не на Штефани, а на то, что его постоянно пытаются контролировать. Люди любят держать птиц в клетке, ожидая, что они будут радовать их своими песнями. Но гораздо радостнее они поют на воле, и Моцарт тоже желал воспевать свою музыку, не будучи в клетке.
Но еще больше его злило, что музыканты не могут понять то, что он вкладывал в свою музыку, и играют так, словно готовятся к выступлению на военном параде, а не в опере. Это оскорбляло тонкую душу композитора.
[ava]http://s3.uploads.ru/IC83a.jpg[/ava][nic]Wolfgang Mozart[/nic][sta]любовь — это душа гения[/sta]

Поделиться32016-10-26 21:51:19

Автор: Константин Оболенский
Гость

[AVA]http://s008.radikal.ru/i305/1610/70/2d4d44c745df.png[/AVA][NIC]Antonio Salieri[/NIC][STA]Яду?[/STA][SGN]Еще не поздно
настроить скрипку,
взять верную ноту,
исправить ошибку... (с)[/SGN]

Если закрыть глаза, мир заполняется музыкой. Музыка поднимается из глубин внутренней темноты и сперва заполняет до краев его самого, а потом затопляет Вселенную. Музыка рождается где-то под кожей, струится по венам, заменяя кровь, а после разбрызгивается на нотные листы, являя себя вовне. Музыка - его дом и приют, его гавань, его единственная настоящая опора и струна, которая, будучи всегда натянутой, не позволяет ему согнуться...
В последнее время даже эта "внутренняя" музыка уже не принадлежит ему. Сальери закрывает глаза и проваливается в самое сердце мелодии, рожденной чужими руками.

- Моцарт? Да, у него весьма сомнительная репутация, - перед императором итальянец всегда максимально сдержан, а его лицо напоминает неподвижную маску. - Но он...довольно талантлив. Если его хотя бы немного контролировать, полагаю, в итоге мы сможем услышать нечто удивительное.
Подобная оценка придворного капельмейстера вполне удовлетворяет монарха, но среди его приближенных проносится едва слышный ропот. Антонио ловит на себе взгляд интерданта императора, но верный себе, не оставляет тому никаких подсказок относительно своего неожиданного благоволения к молодому композитору. Позиция Розенберга была, напротив, предельна ясна каждому, кому довелось завести с ним разговор о Моцарте - впрочем, его взгляды разделял здесь, пожалуй, каждый второй. Сальери же свое мнение как всегда оставлял при себе.

Музыка Моцарта была повсюду. Она лилась на Сальери с картин в кабинете, с книжных полок, стекала с гардин, пряталась в бутылке вина, подстерегала среди собственных нот, сбивая с первоначальной мысли. Она оплетала его разум подобно паутине, и с каждой новой попыткой вырваться, он лишь запутывался в ней все сильнее. Она хватала за душу, впивалась, не отпускала, юркой золотой рыбкой скользила между ребер и отзывалась в сердце. Талант молодого Вольфганга был так очевиден, что сознавать это было почти больно. После того как Сальери открыл для себя Глюка, он был уверен, что до конца своих дней обрел себе кумира и наставника, который будет служить для него путеводной звездой и единственным ориентиром...а потом появился Моцарт. Мальчишка с золотистым ореолом отцовской славы, недюжинными амбициями и неистощимым запасом нахальства. Его звезда зажглась очень рано, но сейчас, похоже, только начинала разгораться в полную силу. Стоило ли удивляться тому, что его невзлюбили все те, кто уже отыграл все положенные им Богом ноты, но никак не желал уступать нагретое место? Стоило ли удивляться тому, что их заскорузлое, забитое в узкий загон собственных предрассудков, общество отказывалось принимать тот свежий, хохочущий ветер, что принес за собой в Вену Моцарт? Стоило ли ему самому ввязываться в эту игру, невольно являя собой оплот всех тех избитых истин, которые одним взмахом смычка мог разрушить этот юнец? Как жаль, что нельзя, подобно всем прочим, оставаться слепым и глухим... Умеющий видеть и слышать в итоге оказывается и обреченным действовать.
- Герр Сальери? Герр Сальери! Вы меня слышите? - кажется, Розенберг надрывался над его ухом уже не одну минуту, в нетерпении ожидая, пока капельмейстер соизволит обратить на него внимание. - Я же говорил Вам, что нам нужно прийти раньше! Тогда Вы посмотрите на этого разгильдяя во всей красе!
Антонио бросил взгляд на часы. Действительно, им уже полагалось бы быть на месте. Кажется, он непозволительно отвлекся...
- Да-да, простите, Розенберг, - итальянец поднялся и кивнул в сторону двери. - Задумался немного. Я готов, идемте.
Переступая порог, он услышал, как один из последних мотивов Моцарта пробегает по клавишам его рояля.

- Ну, где он?! Где он? - Розенберг аж подпрыгивал от возмущения. - Господин Штефани, сколько можно нас тут держать?! Мы пришли оценить работу Моцарта - и мы хотим видеть Моцарта! Или он опять пропускает репетицию?
- Нет-нет-нет, - лоб либреттиста немного взмок от волнения, вежливая улыбка болталась на губах, как неумело пристегнутая брошь. - Он... У нас перерыв, понимаете...
- К Дьяволу перерыв! - Розенберг решительно отстранил мужчину с дроги. - Дайте нам пройти! Герр Сальери и я пришли исполнить волю императора, Вы же не станете нам мешать?
Почему-то загнанный в угол Штефани посмотрел именно на Сальери, который все это время молчал, лениво слушая перепалку и не пытаясь даже сделать шаг, чтобы попасть внутрь. Интересно, как давно его считают главным противником Моцарта?
- Нет...Конечно... - либреттист все пытался сохранить иллюзию милой беседы. - Раз император желает...Входите...прошу вас.
Розенберг решительно влетел в репетиционную залу, едва не вышибив дверь, точно надеялся застать за ней Моцарта, ублажающего очередную юную актрису. Впрочем, случись оно так, Антонио бы не слишком удивился. Штефани немедленно последовал за интердантом, что-то бормоча, затем вновь раздался визгливый голос Розенберга, очевидно, распинающего молодого композитора, и вся эта шумиха позволила Сальери проникнуть внутрь незамеченным. Он остановился в паре шагов от двери, укрытый тенью, и принялся молча наблюдать за разыгравшимся действом.
Моцарт, очевидно, находился не в самом радужном расположении духа, а вид ворвавшегося столь бесцеремонно интерданта окончательно убил в нем возможные зачатки гостеприимства. И в этом Сальери не мог его винить.
- Ну и чем вы тут занимаетесь? А? Чем? - восклицал между тем Розенберг, активно жестикулируя и наседая на молодого композитора, как разгневанный индюк. - Император доверил вам эту оперу, оказал честь, и что мы видим? А? Ни-че-го! Ноль! Пшик! Вы должны работать день и ночь, господин Моцарт, но вместо этого вы закатываете пьяные вечеринки и развратничаете как...как...- достойного сравнения, очевидно, не нашлось, зато Розенберг внезапно вспомнил, что явился на репетицию не один и оглянулся в поисках капельмейстера. Обнаружив Сальери у входа, он радостно улыбнулся и торжествующе посмотрел на Моцарта: - Вот, герр Сальери, смотрите. Вольфганг Амадей Моцарт - во всей красе.
Поняв, что оставаться незримым наблюдателем ему уже не удастся, Антонио неспешно подошел ближе, словно давая юноше возможность как следует рассмотреть его и сделать какие-то выводы.
- Антонио Сальери, - негромко произнес итальянец, напрочь игнорируя пританцовывающего рядом в ожидании расправы интерданта. - Император удостоил меня чести... понаблюдать за Вашей репетицией.

Поделиться42016-10-26 21:53:46

Автор: Henri Bertrand
Aux armes!
лз:
Анри Гасьен Бертран
Титул и звание: адъютант Наполеона I, граф; дивизионный генерал;
Возраст: 39 лет;
Лояльность: Франция;
Сердце отдано: долгу и чести.
Сообщений: 1025
Уважение: +140
Провел на форуме:
6 дней 3 часа
Последний визит:
2018-10-27 01:37:54

Тихая ярость композитора еще не утихла, когда голоса и шаги оповестили о прибытии гостей, которых Моцарт заранее презирал. Хотя бы за то, что они отвлекали его от творчества, не говоря уже о том, что вызвались исполнять волю монарха, которого он почти начал любить, и следить за каждым его, Моцарта, шагом.
Штефани поспешил на встречу гостям, а Моцарт тем временем поддался порыву упрямства и какой-то детской обиды.
- Я ни такта не сыграю, пока они не уйдут, - сердито бросил Вольфганг вдогонку соавтору и, гордо развернувшись на каблуках, скрылся за бархатными тяжелыми шторами, отделяющими зал от подсобных помещений. Когда Штефани оглянулся, композитора уже не было. Музыканты бездельничали и озирались в нерешительности.
Отсутствие композитора и дирижера послужило главной причиной того, что Готлиб пропустил гостей с почтением, но с большой неохотой. Автору либретто очень не хотелось, чтобы эти важные люди застали репетицию в состоянии... полного бездействия. Мысленно он уже сто раз пожалел, что решился работать с Моцартом. Этот мальчишка уже в который раз своим характером ставил оперу на грань срыва. Как мог, Готлиб задерживал посетителей у порога, а затем тщетно старался смягчить их гнев уже когда они оказались в зале.

Моцарт тем временем наблюдал за действием пьесы в одном акте, развернувшейся с прибытия господина Розенберга - композитор его сразу узнал, - забравшись на вершину строительных лесов, приставленных к декорациям. Здесь его и его ухмылку скрывала тень, зато сам он, как озорной мальчишка, мог спокойно наблюдать за возней внизу. Возмущение Розенберга могло бы сильно позабавить, если бы так не раздражало. Он сотрясал воздух, в который раз вопрошая, где тот самый Моцарт. Вольфганг не выдержал.
- Допустим, Моцарт здесь, - донесся его голос сверху, отражаясь от сводов зала. Розенберг даже вздрогнул от неожиданности, а Штефани, кажется, рисковал поседеть на месте от волнения. Композитор с ловкостью обезьяны спустился с деревянного сооружения и неспешно подошел к нарушителю музыкальной идиллии, даже не пытаясь скрыть вызов во взгляде. Подойдя достаточно близко, он раскланялся, не выражая, впрочем, ни капли смирения.
- Вольфганг Амадей Моцарт к вашим услугам, - сухо произнес композитор. Розенберг смерил его взглядом и продолжил свою тираду, которую Вольфганг надеялся прервать своим появлением. Не вышло - композитор закатил глаза и сложил руки на груди. Значение и положение этого человека его явно не волновали. Но одно лишь слово заметно его задело. Он побледнел и поджал губы.
- "Ничего"?! - тихо повторил он, однако не был услышан. Розенберг отвлекся на своего товарища по заключению Моцарта в клетку. Вольфганг перевел взгляд на коллегу. Ему приходилось слышать о капельмейстере Сальери, заочно он проникся к нему уважением, однако теперь, при таких обстоятельствах, обида, похожая на детскую, не могла не повлиять на его отношение к Сальери.
Моцарт поклонился - холодно, но с большим почтением, чем в случае с Розенбергом.
- Большая честь, - хоть и прозвучало это не без обиды, слова эти были правдой. - Наблюдайте, господин Сальери. Только избавьте меня от общества этого человека! - Моцарт с упрямством кивнул на Розенберга.
Возмущение последнего прервало появление дамы в роскошном, пышном платье и румяными щеками.
- А вот и вы, госпожа Кавальери! - Моцарт мгновенно переключил всё свое внимание на оперную диву и озарил зал своей лучезарной улыбкой, как будто не он кипел от гнева несколько мгновений назад. - Вы как раз вовремя! - проговорил он, игриво целуя ее руки. - Вовремя для того, чтобы увидеть, как эти люди мешают нам работать.
С прежним гневом он сверкнул глазами на Розенберга. Катарина Кавальери тем временем почтительно раскланялась с гостями, пребывая, однако, в замешательстве.
- Увы, господин Сальери, мне жаль расстраивать вас и императора... Но репетиции не будет.
Он злобно посмотрел на Розенберга, и голос его сорвался на крик.
- Ведь господин Розенберг считает, что мы НИЧЕГО не сделали! Так и быть, не будем спорить со столь многоуважаемым человеком! Ведь ему не нужно услышать произведение, чтобы судить о нем!
Музыканты и даже оперная дива испуганно охнули. Штефани схватился за сердце.
А Моцарт, незаметно состроив Розенбергу гримасу и обиженно отвернувшись, гордо зашагал к музыкантам, дабы найти лишний экземпляр партитуры и вручить его Катарине Кавальери. Его уверенность после такой выходки заставляла его коллег с изумлением смотреть на него, будто у него вырос хвост или лишняя рука.
[ava]http://s3.uploads.ru/IC83a.jpg[/ava][nic]Wolfgang Mozart[/nic][sta]любовь — это душа гения[/sta]

Поделиться52016-10-26 21:55:41

Автор: Константин Оболенский
Гость

Сальери с долей легкого любопытства наблюдал за выходками молодого композитора. По его прикидкам, Моцарт был моложе его всего лет на пять-шесть, но вел он себя похуже уличного мальчишки - или это его самого столь преждевременно состарила императорская служба? Но нет, сколько он себя помнил, сдержанность всегда была его второй натурой, а с течением лет он лишь возвел ее в ранг искусства, умудряясь всегда оставаться беспристрастным и спокойным, как тихая заводь. Живость и непосредственность Моцарта казались немыслимыми здесь, в самом сердце культурной Европы - точно повадки дикого зверька, впервые попавшего пусть и в достаточно комфортную, но все же клетку. Антонио невольно задумался. Были ли все эти из ряда вон выходящие выверты Моцарта и правда всего лишь следствием его избалованного характера, или юноша таким образом пытался вырваться из душащей его среды, презирая вне навязанные нормы и правила, как тот же пойманный зверь презирает путы, удерживающие его в неволе?
"Ну так кто же Вы, Моцарт? Что же Вы? Ваша репутация говорит об одном, но Ваша музыка...заставляет поверить в совершенно иное" - эти мысли так и остались на дне темных глаз Сальери, внешне же капельмейстер, как и прежде, являл собой образец придворной сдержанности.
Уголок его губ чуть дернулся в подобии улыбки, когда возмутитель спокойствия, наконец, оказался прямо перед ним.
- И мне тоже очень приятно наконец познакомиться с Вами лично, господин Моцарт, - бархатистый голос итальянца прозвучал учтиво и даже мягко, словно отрезвляя ребяческую обиду молодого композитора. - Но я не уполномочен в подобных действиях, - он бросил беглый взгляд на Розенберга, который уже начинал багроветь от ярости, возмущенный тем, что господин капельмейстер, кажется, не спешит наградить этого зарвавшегося юнца заслуженными оплеухами - наоборот, практически потакает ему! Сальери даже не нужно было особо задумываться, чтобы угадать, какие мысли сейчас вьются растревоженным роем в голове императорского интерданта - от гнева тот так вспотел, что напудренный парик слегка съехал вбок, выставляя своего обладателя в еще более нелепом свете, чем только что сделал он сам.
Услышав категоричное заявление Моцарта, Розенберг пришел в еще большую ярость, и, подскочив к композитору, принялся рьяно потрясать перед его носом сжатым кулаком.
- Вам это так просто с рук не сойдет! Слышите? Не сойдет! Я немедленно обо всем доложу императору, и уже завтра вы будете просить милостыню на паперти, да только ни шиша вы не получите! Ни шиша! - на этой глубоко драматичной ноте интердант круто развернулся, едва окончательно не лишившись многострадального парика, и ринулся к выходу, у самой двери гневно обернувшись на капельмейстера. - Сальери! Вы идете?
Итальянец же в это время подошел к красавице Кавальери и, что-то вежливо шепнув, бегло просматривал партитуру через ее плечо.
- САЛЬЕРИ!!! - от крика Розенберга чуть не слетели уже парики всех присутствующих. Антонио парика не носил, посему отделался легким испугом, чуть вздрогнув и рассеянно обернувшись на интерданта.
- Идите, Розенберг, я немного задержусь, - отозвался он таким беспечным тоном, словно речь шла о лишнем часе, проведенном в гостях. Впрочем, по-настоящему чужим здесь был, кажется, лишь сам интердант. Громко фыркнув, Розенберг исчез за дверью, а придворный капельмейстер внезапно отпустил короткий тихий смешок, который в царившей вокруг после слов Моцарта тишине прозвучал, как выстрел.
- Браво, Моцарт! - произнес он с легкой улыбкой, словно не замечая, что обида юноши невольно распространилась и на него. - Если в Вас столько же таланта, сколько дерзости, то я не сомневаюсь, что эта опера поразит нас всех!
Зал медленно выдохнул. Штефани смотрел на Сальери во все глаза, совершенно неподобающе разинув рот. Впрочем, этого сейчас никто не заметил.
- И я по-прежнему хочу это услышать, - Антонио мимолетно кивнул на партитуру в руках девушки, мягко, но ощутимо подчеркнув слово "я". - Мне необходимо...услышать произведение, чтобы судить о нем.
С этими словами Сальери отошел к стене, предоставляя в распоряжение Моцарта залу, музыкантов и право командования.
Равнодушный к капризной моде последнего времени, итальянец носил костюмы сдержанных темных тонов, и сейчас, едва выйдя за пределы освещенного круга, вновь сделался похожим на тень.

Поделиться62016-10-26 21:57:58

Автор: Henri Bertrand
Aux armes!
лз:
Анри Гасьен Бертран
Титул и звание: адъютант Наполеона I, граф; дивизионный генерал;
Возраст: 39 лет;
Лояльность: Франция;
Сердце отдано: долгу и чести.
Сообщений: 1025
Уважение: +140
Провел на форуме:
6 дней 3 часа
Последний визит:
2018-10-27 01:37:54

Характер Моцарта был резок и непредсказуем, как сама природа, как сам бог. Он был то ласков и воздушен, освещая весь мир своей любовью, окружая каждую живую душу радостью и светом, то дик и яростен, испепеляя своим огнем всё вокруг в стремлении нести хаос и разрушение. Словно дикий зверек он мог извиваться у вас в руках, кусаться и царапаться, а потом вдруг разнежиться и задремать на коленях. Действиями композитора как будто руководил не здравый смысл, а случайно выпадающие числа на костях, брошенных самим господом богом.
Несмотря на всю хаотичность и резкость в поведении Моцарта, оно было вполне обоснованно. Он просто ощущал мир гораздо острее и чувствительнее, чем кто либо еще. И всё что угодно - от указа императора и до трепетного взмаха крыла бабочки - могло вызвать у него бурю чувств, которую он сам не в силах контролировать. Да и не хотел - ведь этот поток эмоций придавал ему сил, позволял полной грудью ощущать жизнь такой, какая она есть. И, несомненно, это дарило вдохновение, которое заботливо ложилось на музыку.
Однако, увы, под властью эмоций легко быть неблагоразумным. Дерзость Моцарта по отношению к важным персонам могли оценить по-разному. Кто-то мог посчитать это невиданной смелостью, кто-то - наглостью, кто-то - избалованностью и высокомерием, кто-то - глупостью. Все они были отчасти правы, но то, что композитором руководило необдуманное упрямство и обида - бесспорно.
С невозмутимым видом он передал партитуру оперной диве, слегка ей поклонившись, и сам принялся листать другой экземпляр, пока Розенберг сотрясал воздух своим возмущением. Его кулак, маячивший перед глазами, вместо ожидаемого интердантом страха вызвал у композитора приступ смеха. Моцарт откровенно и заливисто смеялся, из последних отголосков вежливости прикрывая лицо партитурой. Каждое действие Розенберга смешило Вольфганга чуть ли не до слез, несмотря на его страшные, по сути, угрозы, а когда с интерданта едва не слетел парик, пока тот сердито мчался к выходу, Моцарт даже согнулся пополам от смеха.
Штефани был бел, как мел. Музыканты замерли в страхе. Но композитор не обращал на это никакого внимания. Успокоившись, он услышал, что Сальери намерен задержаться, и с любопытством посмотрел на него.
Отсутствие Розенберга окончательно успокоило Моцарта. Не было больше его раздражающей физиономии, мелькающей тут и там. Вольфганг, вдохнув побольше воздуха, необходимого после приступа смеха, собирался было вернуться к работе, не обращая внимания на состояние транса, в которое погрузились его коллеги. Однако его внимание привлек смешок Сальери, с присутствием которого Моцарт готов был смириться, но до этого момента не обращал на него должного внимания.
- Браво, Моцарт!
Вольфганг часто слышал эти слова, и, нет смысла скрывать, рад бы был услышать их от самого Сальери, придворного капельмейстера Его Величества, если бы не ирония в его голосе. Моцарт почувствовал новый приступ обиды, но его любопытство не давало ему пока что разразиться новой бурей.
- Если в Вас столько же таланта, сколько дерзости, то я не сомневаюсь, что эта опера поразит нас всех!
Моцарт внимательно посмотрел на коллегу, пытаясь рассмотреть в его взгляде его истинные помыслы, но никак не мог разгадать их. Что-то в этом человеке одновременно и пугало его, и раздражало, и восхищало. И невозможно было понять, на чьей он стороне.
Однако, отдавая должное разуму, стоит признать, что он был последней надеждой по спасению оперы после выходки композитора. Вольфганг ухмыльнулся, заметив краем глаз выражение лица Штефани.
- И я по-прежнему хочу это услышать. Мне необходимо...услышать произведение, чтобы судить о нем.
- Я несказанно рад, что при дворе остались еще мудрые люди, - с кивком отозвался Моцарт, игнорируя оскорбленный вид автора либретто. - Извольте, любезный господин Сальери.
С уверенным видом он последовал за Сальери, в тень, и протянул ему партитуру, которую до сих пор держал - а иногда и сжимал - в руках.
- Прошу, возьмите. Мне она не нужна.
Гордо он прошел к своему законному месту, по пути пережив трансформацию из заносчивого композитора в ангела музыки. Чем ближе он был к оркестру, тем живее становилось его лицо, тем ярче глаза, и тем светлее становилось всё вокруг него. Повинуясь игривости, возвратившейся к нему после красивого, как ему казалось, жеста с Сальери, он вновь расцеловал ручки оперной дивы, отчего она разрумянилась и хихикнула, забывая о напряжении. Музыканты тоже зарядились светлой энергией. Страх не помог бы им в исполнении, это Моцарт знал точно.
- Не подведите меня, госпожа Кавальери, - тихо и доверительно произнес он, заглядывая диве в глаза, и заразительно улыбнулся. Катарина кивнула. Моцарт последовал на свое место дирижера, перед этим ловко подняв свою палочку с пола.
- Вашему вниманию - ария Констанции, - объявил композитор, едва покосившись на Сальери, поглощенного тенью. - В исполнении госпожи Кавальери. Автор либретто - господин Штефани. Композитор и дирижер, - он сделал небольшую паузу, чтобы его имя прозвучало внушительно, ему это доставляло тщеславное удовольствие, - ваш покорный слуга, Вольфганг Амадей Моцарт.
Дождавшись абсолютной тишины, которая наступила очень быстро, Моцарт вдохнул, молясь о том, чтобы оркестр не забыл в этот час о его наставлениях. К его удаче, оркестр и оперная дива, пораженные недавней сценой и жадно впитавшие теперь его светлую энергию композитора, повиновались его руководству беспрекословно.
Взмах палочки, и музыка полилась.
[ava]http://s3.uploads.ru/IC83a.jpg[/ava][nic]Wolfgang Mozart[/nic][sta]любовь — это душа гения[/sta]

Поделиться72016-10-26 21:58:40

Автор: Константин Оболенский
Гость

Тень укрывала Сальери, как теплый плащ в холод, и, кажется, такое положение успокоило музыкантов. Добровольно выйдя из их круга, он словно бы стал незримым, безмолвным наблюдателем, о присутствии которого можно было и вовсе забыть, особенно, если окунуться в музыку с головой. Взгляды всех присутствующих вновь были обращены только к Моцарту, и итальянец почувствовал легкое удовлетворение от того, как он в итоге расставил все по местам. Теперь все будет звучать так, как надо - так, словно он лишь невольно подслушал донесенную ветром мелодию, а не был прислан на репетицию как императорский Цербер.
Но Вольфганг Амадей Моцарт о нем не забыл. С присущей ему быстротой движений, он пересек границу света и тени, разделявшую их, и протянул капельмейстеру партитуру, которую тот до того успел лишь мимолетно просмотреть.
- Прошу, возьмите. Мне она не нужна.
Трудно было сказать, на что этот жест походил больше - на вызов или дружеское приглашение, но на какое-то мгновение они оказались по одну сторону баррикад. Слегка удивленный, Сальери с легким кивком принял партитуру и буквально ощутил, как в его ладони ложится музыка Моцарта.
"Не нужна, значит?"
Тем временем, молодой композитор менялся на глазах. Из дерзкого, капризного мальчишки, встретившего их с Розенбергом в штыки, он с каждым движением все больше походил на того, чей образ Антонио интуитивно угадывал за каждым новым услышанным пассажем. Спустя минуту Моцарт уже стал тем, кто воистину способен разливать вокруг себя музыку, разбрасывая ее зерна повсюду, как щедрый сеятель, в нем явственно обозначилась горделивая стать и уверенность истинного творца, и лишь озорной блеск в глазах выдавал в нем ту несдержанную бесшабашность, что столь свойственна юности. Сальери невольно улыбнулся, наблюдая за небольшим представлением, разыгранным Вольфгангом для одного-единственного зрителя. Он испытывал подобное чувство всегда, наблюдая за стараниями молодых, которых придворный капельмейстер регулярно брал под свое крыло. Они приходили к нему толпами - с горящими глазами, горячими сердцами и чуть дрожащими руками, нервно сжимающими нотные листы. Он слушал всех, отвечая кому-то мягким, но решительным отказом, кому-то - ценной рекомендацией, кому-то - вожделенным принятием. В итоге оставались немногие, но и их ряды редели с удручающей регулярностью. Капризная Вена сметала их, как отыгравшие фигуры с шахматной доски. Кого-то поглощала разгульная столичная жизнь, кого-то растаптывала публика, кто-то перегорал слишком быстро - но в итоге их всех ожидало одно:забвение. Сальери наблюдал за ними одновременно с отеческой нежностью и строгостью - в его памяти еще слишком живы были те годы, когда он сам смог взлететь так высоко благодаря тому, что в него поверили - сперва Гассман, а затем и Глюк. Сейчас он старался дать начинающим композиторам то же, что некогда получил от своих учителей. Шанс. Подчас один-единственный за всю жизнь, но те, кто сумел им воспользоваться, уже начинали представлять из себя что-то стоящее.
Вольфганг Амадей Моцарт не нуждался в его покровительстве - имя отца в свое время стало для него тем же, чем для Антонио - рекомендации Гассмана. Он не нуждался в его советах - его музыка была нова, непримирима и независима, как он сам. Но вот шанс быть услышанным ему был необходим, и поэтому Сальери легонько кивнул в ответ, когда увлеченный приветственной речью юноша кинул на него взгляд.
"Я слушаю, Моцарт"
И Моцарт взмахнул палочкой. Музыка не зазвучала - она рухнула откуда-то сверху оглушительным водопадом, мгновенно стерев всяческие представления о границах, о свете и тени, о добре и зле, о дозволенном и недопустимом. Не осталось различий между королями и шутами, аристократами и бедняками, стоящими на вершине мира и отчаянно пытающимися туда попасть. Перед этой музыкой все были равны как перед небом, перед Богом, перед Страшным Судом. Она ворвалась в темноту, окружавшую Сальери, и в один миг заполнила ее светом, который источал вокруг себя Моцарт.
Сердце придворного капельмейстера пропустило пару ударов.
Как?! Как он смеет играть вот так?! Как будто ему все дозволено, как будто у него есть ключи от всех дверей, как будто он кто-то больший, чем просто человек?! Как он смеет заставлять его сбрасывать шкуру, броню, привычное спокойствие и обнажать душу, оставаясь настолько беззащитным, что становится жутко? Как могли ветреные Музы выбрать лишь его одного и одарить сверх всякой меры? И как, черт возьми, как весь свет культурной Европы отказывается это видеть?!
Тонкие пальцы итальянца до боли сжали врученную ему партитуру. Он чуть склонил голову, будто прислушиваясь, и темные волосы упали ему на лицо, скрывая от всех выражение, которое на нем отразилось.
"Сказать, что Вы гений, Моцарт, означает убить Вас, - подумал он, вспоминая лица придворных при одном лишь упоминании молодого австрийца. - Сказать, что Вы лишь самовлюбленный мальчишка, означает соврать перед самим Всевышним"
Через мгновение он уже вновь поднял голову, оставаясь таким же спокойным, каковым и казался всем вначале. Лишь легкая задумчивая складка на лбу выдавала то, что Сальери действительно услышал все, что хотел сказать своей мелодией Моцарт.

Поделиться82016-10-27 13:28:48

Автор: Henri Bertrand
Aux armes!
лз:
Анри Гасьен Бертран
Титул и звание: адъютант Наполеона I, граф; дивизионный генерал;
Возраст: 39 лет;
Лояльность: Франция;
Сердце отдано: долгу и чести.
Сообщений: 1025
Уважение: +140
Провел на форуме:
6 дней 3 часа
Последний визит:
2018-10-27 01:37:54

Собственная мелодия полилась, проникая под кожу и протекая по венам вместе с кровью, которая, казалось, вся теперь состоит из нот. Если бы композитору порезали руку, можно было бы увидеть нотный стан заместо потока крови.
Но пока что никто не собирался его резать, и Моцарт увлеченно дирижировал, прислушиваясь к каждому звуку, что издавали инструменты и чудесный голос Катарины. Пусть эта музыка уже в который раз ласкала его слух, а до того зародилась в разуме, как зародилась Венера из морской пены, Моцарт словно впервые слышал ее и жадно впитывал ее в себя. Своим трудом он довел мелодию до совершенства, убрав заранее лишнее и ненужное, добавив оттенков и интонаций. Теперь всё было превосходно. Моцарт это знал. Музыканты это знали. И, несомненно, это знал Сальери, притихший в стороне.
Моцарт почти забыл про него, но все же на мгновение отвлекся, чтобы глянуть на старшего коллегу. Его мрачный вид и задумчивое выражение лица, большей частью сокрытое тенью, более чем устроили молодого австрийца. Он нахально и самодовольно улыбнулся, возвращая свое драгоценное внимание оркестру. Моцарт вновь забылся в мелодии, растворяясь в ней. Со стороны могло показаться, что он управляет оркестром, управляет мелодией. На самом деле он слился с нею в единое целое, стал непосредственной частью ее, еще одним инструментом, который при этом не издавал ни звука. Но уберешь этот немой инструмент - и пропадет всё.
Он и основа, и деталь. И музыкант, и слушатель. И руководитель, и исполнитель. Это его музыка.
Плавно, нежно, словно укачивая ребенка, он пришел к завершению партии и опустил дирижерскую палочку на пюпитр. Голос Катарины еще звучал эхом по залу, когда Моцарт, пребывая в опьяненной эйфории от собственной музыки, кивнул оркестру и покинул свое место. Мелодия вселила в него огромную волну энергии, и он просто не мог оставаться на месте.
Вскоре он возвышался над всеми, забравшись на одну из декораций. Он, довольный, наблюдал за своим оркестром и за прекрасной Катариной. Они привыкли к тому, что Моцарт весь отдается музыке и что после исполнения ему необходимо пару минут побыть в одиночестве. Он пропадал так же внезапно, как появлялся, так что музыканты не беспокоились и не искали его.
Но Моцарт не мог молчать. Он помнил о том, что сегодня на репетиции присутствовал важный слушатель. И его мнение, как бы австриец не противился этому, было для него важно.
- Что скажете, господин Сальери? - звонкий и высокомерный голос Моцарта разрезал тишину, а сам он, как хищная птица, наблюдал за происходящим из своего убежища, возвышаясь над всем мирским. Он не прятался, и его было прекрасно видно. - Вы тоже считаете, что мы не сделали "ничего"?
[ava]http://s3.uploads.ru/IC83a.jpg[/ava][nic]Wolfgang Mozart[/nic][sta]любовь — это душа гения[/sta]

Поделиться92016-10-27 14:00:10

Автор: Константин Оболенский
Гость

Наблюдать за своим невольным противником, коим живо объявил Вольфганга капризный императорский двор, было не менее занимательно, чем слушать его музыку. Он и был музыкой - непокорной и дерзкой, волнующей, живой и порывистой, подобно собственным нотам он то энергично двигался, весь являя собой воплощенный вихрь, то замирал, становясь эфемерным, как дух, и практически покидая собственное тело, чтобы вывести партию так, чтоб она звучала на самих небесах. Ни в ком другом Сальери никогда не подмечал подобной отдачи, подобного порыва и подобной власти - казалось, что по мановению смычка молодого композитора и пространство, и время кружатся в каком-то невообразимом танце, повинуясь его воле. Вздумай он написать в виде оперы призыв к революции - не сносить бы их правителю головы, и его счастье, что политика интересовала Моцарта столь же мало, как общественное мнение. Теперь, пожалуй, Антонио мог с уверенностью сказать, почему Вольфганга так явно не принимают в свете - они, взрощенные на привычных укладах, попросту боялись его, боялись того, что он способен был сотворять с их душами своей музыкой, боялись того неведомого, что поднималось в них самих, когда они слышали его игру.
"Мальчишка... - с невольной горьковатой насмешкой подумал Сальери, пронаблюдав, как изящно Моцарт взлетел наверх, на одну из декораций. - Прекрасно осознает собственный гений, но даже не представляет, как он способен здесь все взбаламутить. Счастливец... или проклятый", - ни одна из этих мыслей не отразилась на привычно-сдержанном и спокойном лице итальянца, наблюдавшего за разыгравшейся феерии из тени. Он знал, что Моцарт краем сознания помнит о нем и изредка ловил его мимолетный, но внимательный взгляд, но ни словом, ни жестом не выдал молодому композитору своего впечатления. Аплодировать раньше времени - значит убить замысел творца, это было хорошо известно им обоим. А звон тишины сразу после великолепия музыки - не что иное, как финальный ее аккорд, но Моцарт. конечно же, еще слишком юн, чтобы дать ему прозвучать до конца.
- Что скажете, господин Сальери? - голос Вольфганга настигает его с высоты, и капельмейстер со смешливым прищуром приподнимает голову, словно показывая, что принимает игру, но считает ее сущим ребячеством. - Вы тоже считаете, что мы не сделали "ничего"?
С губ итальянца срывается тихий и мягкий смех, едва слышный после звонкого оклика Моцарта.
- Вас так задели слова герра Розенберга, мой юный друг? - не то успокаивает, не то подкалывает он, глядя тому прямо в глаза, не смотря на то, что их разделяют метры высоты. - Право же, не стоит принимать их так близко к сердцу. Насколько я успел заметить, его мнение не слишком на вас влияет, чтобы так за него цепляться, - Сальери помолчал немного, как будто взвешивая слова, которые хотел сказать молодому композитору. - Это было блестяще. Вы превзошли самого себя, Моцарт, но... - он слегка насмешливо вскинул взгляд выше, будто намекая на то положение, в котором сейчас находился композитор, забравшись на декорации, - некоторые ноты взяты слишком высоко. Они прекрасны, но, боюсь, с такой высоты их звучание просто не долетает до нашего бренного мира. Спуститесь немного - и тогда опера будет безупречна, - никто из присутствующих в зале не понял, относилось ли его последнее замечание только к музыке, или было и предложением Вольфгангу наконец слезть вниз и продолжить беседу в более культурном обрамлении.

Поделиться102016-10-29 12:57:55

Автор: Henri Bertrand
Aux armes!
лз:
Анри Гасьен Бертран
Титул и звание: адъютант Наполеона I, граф; дивизионный генерал;
Возраст: 39 лет;
Лояльность: Франция;
Сердце отдано: долгу и чести.
Сообщений: 1025
Уважение: +140
Провел на форуме:
6 дней 3 часа
Последний визит:
2018-10-27 01:37:54

Душа Моцарта смеялась. Он был чертовски доволен собою. Как бы не пытался Сальери сохранять спокойный и даже равнодушный вид, Вольфганг видел, что коллегу зацепило. Молодому австрийцу хотелось расхохотаться, сидя на декорациях. Он уже слышал, как его смех разносится по залу, уже видел, как вздрагивает от неожиданности Катарина. Он уже наслаждался звучанием собственного голоса, отраженного от стен и слившимся с последними нотами арии из оперы "Похищение из Сераля".
Он все это представил, насладился, но не издал ни звука. Его разум композитора был способен слышать то, что недоступно другим, а также ему необязательно было добиваться того, чтобы нота, голос или иной звук прозвучал на самом деле - ему достаточно это представить. Блажен был бы тот, кому хоть однажды довелось бы побывать в разуме Моцарта. Поток мелодии, услышанный там, навеки захватит душу и никогда уже не оставит в покое.
Казалось, здесь, наверху, Моцарту самое место. Ибо где еще создавать музыку ангелов, как не под небесами?
Тем временем Сальери, показавшийся теперь еще большим занудой, чем прежде, возвращал композитора на землю, словно отрывая его от ворот рая, к которым тот мысленно приблизился во время звучания оркестра.
Действительно, Моцарт слишком горячо воспринял слова Розенберга. Этот червяк ничего не понимает в настоящей музыке и не стоит того, чтобы к его мнению прислушиваться. Моцарт и сам понимал это, но то, что Сальери поймал его на этом, заставило его обиженно поджать губы.
Он не стал отвечать на это, лишь хмыкнул.
Впрочем, Моцарт повеселел так же быстро, как и только что помрачнел. Замечание Сальери о высоких нотах он воспринял с улыбкой. Высокие ноты - как высокое искусство. Доступно не каждому. Вольфганг услышал в этом сильную оценку коллеги, весело улыбнулся, смягчился и слез с декорации, в пару прыжков оказавшись подле оперной дивы. С задором он расцеловал ее руки, поблагодарив за выступление, поклонился оркестру - так низко, что полы сюртука подпрыгнули. И после этого, довольный, неспеша подошел к Сальери. Посмотрел внимательно, вкрадчиво и с любопытством в его темные глаза и лучезарно улыбнулся ему, словно давнему другу.
- Ваша похвала, - а это, несомненно, была она, - очень ценна для меня, господин Сальери. Благодарю вас. Опера будет безупречной, обещаю вам.
Он поклонился Сальери, делая первый шаг в следовании совету старшего коллеги - не поддаваться высокомерию и не поднимать себя выше других.
- Я рад, что столь уважаемый композитор и человек удостоил своим присутствием репетицию скромного музыканта, - с вежливой улыбкой добавил он. Моцарт всегда быстро учился.
[ava]http://s3.uploads.ru/IC83a.jpg[/ava][nic]Wolfgang Mozart[/nic][sta]любовь — это душа гения[/sta]

Поделиться112016-10-29 15:27:44

Автор: Константин Оболенский
Гость

Взглянув на Моцарта, которого, казалось, так и распирало от гордости и едва сдерживаемого торжествующего смеха, Сальери подумал, что, возможно, даже хорошо, что большинство придворных, включая Розенберга, встречают его музыку в штыки. Слава пришла к Вольфгангу слишком рано - о, эти толки про талантливейшего ребенка Вены! - и взращенный ее золотым ореолом вокруг собственной персоны, он, кажется, ждал, что так будет всегда, стоит ему взять в руки дирижерскую палочку или пробежаться пальцами по клавишам. Но капризный свет лелеет вундеркиндов - и оказывается беспощаден к гениям. Талантливые дети - украшение императорского двора, но повзрослев, они превращаются в вольнодумцев, неугодных привычному укладу. И если бы Моцарта, как прежде, встречали одни лишь аплодисменты - кто знает, смог бы он играть на такой высоте, тревожа ангелов и самого Господа. Излишняя слава еще не никому не шла на пользу - даже самым великим умам. Так что в какой-то степени великолепием звучания своих симфоний Моцарт был обязан...Розенбергу. Эта мысль заставила Сальери поспешно спрятать скользнувшую по губам улыбку - Вольфганг с его капризным самолюбием вряд ли бы смог расшифровать ее верно.
Капельмейстер спокойно пронаблюдал очередное короткое представление молодого композитора, кинувшегося благодарить всех и каждого за прекрасное выступление - выглядело это несколько нарочито, но вполне искренне, насколько он уже успел изучить манеры этого юноши. После прелестной Катарины и оркестра, пришла и его очередь. Антонио с насмешливой церемонностью поклонился в ответ и распрямился с уже заученной грациозностью - все жесты итальянца были тщательно вышколены службой при дворе и разительно контрастировали с резковатыми, порывистыми движениями Моцарта.
- Моя похвала полностью заслужена вами, - мягко ответил он, чуть улыбаясь уголками губ. - Я передам императору, что подготовка оперы проходит весьма плодотворно и вскоре он сможет насладиться вашим новым шедевром.
Он мимолетно подумал о том, что Розенберг уже успел добраться до монарха и сейчас наверняка представляет ему прямо противоположный отчет. Что же, это будет даже забавно - заявиться под конец пылкой речи брызжущего слюной негодования интерданта, чтобы сообщить, что тот всего лишь ушел прежде, чем смог убедиться в том, что все безупречно. Конфликт, кажется, неизбежен...но Антонио не сомневался, что с легкостью придумает, как окончательно не испортить отношения с Розенбергом. Все же, ему стоит поддерживать свою репутацию. Благоволение молодому "выскочке" никак не могло сыграть ему на руку, но для них, двух композиторов, существовал иной закон, отличный от придворных указов, и по этому закону император даже оказывался ниже их. Музыка. Музыка равняла всех по-своему, кого-то одаривая, кого-то проклиная, а кого-то и вовсе обходя стороной. И в этом случае равнодушие было во сто крат хуже немилости.
- Я рад, что мне удалось услышать вашу оперу сейчас, до премьеры. Тем полнее будет мое восхищение, когда я смогу подметить, как она усовершенствовалась. Удачи вам, мой юный друг, - Сальери еще раз коротко поклонился и направился к двери, обернувшись у самого входа. - Надеюсь в следующий раз все же получить приглашение на прослушивание от вас, а не дожидаться приказа императора, - и с лукавой улыбкой итальянец исчез, покидая залу.
Как и ожидалось, император (уже утомившийся от верещаний интерданта) предпочел удовлетвориться его докладом и взмахом руки пропустил оперу Моцарта на сцену. Розенберг поджал губы, а после аудиенции заявился к придворному капельмейстеру и добрых полчаса надрывался над его ухом, требуя объяснений. Сальери, почти не слушая, задумчиво смотрел вдаль, машинально поигрывая кончиками пальцев по поверхности стола. Итальянец, сам того не ведая, играл ноты Моцарта, только что услышанные им.
- Эта опера должна прозвучать в театре, - он внезапно обнаружил, что пауза между гневными воплями Орсини затянулась и, по-видимому, от него ждут какого-то ответа.
- Но почему? Вы же видели его! Нахальный выскочка с завышенным самомнением! Вы знаете, что о нем говорят в обществе? Не далее как вчера он...
- Моя задача - оценивать музыку, а не человека, который ее пишет, - сухо прервал Антонио, пока интердант не пустился в очередные разглагольствования. Тот так и взвился на ровном месте.
- Музыку?! Да что это за музыка?!
- Вы узнали бы, - мягким, но неожиданно ледяным голосом отозвался Сальери, - если бы остались на репетицию.
- О, я знаю и так! - небрежно фыркнул Розенберг. - Я видел партитуры. Ноты, ноты, ноты... Нагромождения нот! Слишком много нот, господин Сальери!
- Я вас, вероятно, удивлю, - итальянец впервые посмотрел на своего оппонента, чуть подняв голову. - Но музыка состоит из нот. Ни вы, ни я, ни даже Его Величество не смогли бы отменить этот...возмутительный факт.
- Его музыка - это чехарда какая-то! Детская забава! А вы потакаете ему, защищаете перед императором! - палец Розенберга обвиняюще нацелился в грудь капельмейстера. - Почему, Сальери?
- Потому, уважаемый господин Розенберг, - ответил он, вставая, - что я хочу услушать эту оперу в театре. А сейчас извините, мне пора.
Он едва заметно поклонился и вышел, оставив интерданта в полном замешательстве. Пару минут Розенберг молчал, озадачено глядя на кресло, где только что сидел Сальери, а потом вдруг расплылся в ухмылке, озаренный внезапной догадкой.
- О, я понял вас, господин капельйместер, - прошипел он, потирая руки. - Чем выше взлетит этот мальчишка, тем больнее ему будет падать. Вы гений, господин Сальери! Вы злой гений! - и расхохотавшись, он тоже покинул комнату.

В июле состоялась премьера "Похищения из Сераля". Как и предсказывал Антонио, с внесенными поправками опера имела оглушительный успех - в зале не осталось свободных мест, публика рукоплескала, а от криков "Браво!" можно было оглохнуть. Император добродушно улыбался, и даже маэстро Глюк, с которым у Моцарта всегда были диаметрально противоположные взгляды на музыку, с упоением хлопал и восхвалял талант молодого композитора. После выступления к Вольфгангу было не пробиться - оглушенная им публика так и вилась вокруг, как будто позабыв в один миг все насмешки, которыми она еще недавно осыпала молодого австрийца, и Сальери, мельком взглянув на эту толпу, рассудил, что ему тут уж точно делать нечего. Моцарт наверняка опьянен собственным успехом, так что даже не заметит отсутствия своего невольного покровителя. Что же до приличий... подумав, Антонио, быстро черканул что-то на листке бумаги и, поймав одного из актеров труппы, попросил передать записку Моцарту. После этого он еще раз взглянул в сторону сияющего Вольфганга и, чуть улыбнувшись, пошел прочь, выныривая в теплые объятья Вены.

- Вольфганг...Вольфганг! - посыльный с трудом пробился к Моцарту и всучил ему в руки сложенный вчетверо листок. - Это от герра Сальери. Он только что ушел, просил отдать тебе.
На самом деле, в записке капельмейстера было всего одно слово. Но оно определенно стоило тысячи других.

Браво!
- А.С.